С 26 декабря на больших экранах можно увидеть «Последнего ронина» — полнометражный дебют Макса Шишкина. Это стильный постапокалипсис с элементами вестерна, где главные роли исполнили Юрий Колокольников и Диана Енакаева. По случаю премьеры поговорили с режиссёром об идее картины, хейтерах и съёмках в Казахстане.
— «Последний ронин» — твой дебют в большом кино. Как зародилась идея проекта?
— Я начал снимать клипы в 2018 году с одной целью — попасть в кино. Поэтому сразу акцентировал внимание на любимых фильмах как в визуале, так и драматургии. «Последний ронин» — сборник всего, что я уже делал. В клипе «360°» на трек Элджея мы снимали коридорную драку — длинный экшен-план. Тогда моя неизменная команда постпродакшена из Казахстана Silent Studio впервые работала с графическими выстрелами и кровью. Спустя год я повторил сцену уже в другом проекте, сделав круче. Так что наученные на ошибках мы приступили к съёмкам «Ронина», где тоже фигурирует коридорный экшен — команда прошла большой тренировочный полигон.
Когда заходил в клипы, мою любовь к кино и непосредственно экшену заметили продюсеры. Моя первая киношная встреча проходила в офисе Bazelevs, и она стала идеальным логическим вариантом. Для меня явной ролевой моделью в отечественной индустрии всегда был Тимур Бекмамбетов, который начал с «Дозора» и пришёл к боевику «Особо опасен». Илья Найшуллер тоже заходил через Bazelevs с «Хардкором». Он максимально близок мне по вкусу и творческому пути. Илья не снимает на территории России ответ голливудскому кино, который очень часто аудитория приписывает кинематографистам.
Я — такой же. Драма, poetic cinema и «тарковщина» — не про меня. Люблю авторское, но выступаю за микс артового и зрительского — не совсем коммерческое, как супергеройское кино, но движущееся в ту же сторону. На встрече с Bazelevs у меня спросили о собственных идеях, тогда я попросил ещё один заход и собрал несколько презентаций, одна из которых называлась Golden Bullet. Я подумал: «Окей, если бы мне хотелось снять экшен-кино, то это была бы рукопашка или огнестрел? Первое!» Нужно было как-то зайти на эту территорию: придумал идею вымышленного мира, постапокалипсис и причину отсутствия пистолетов, где пуля — ценный ресурс и валюта.
Сразу подобрал референсы с точки зрения визуального кода, в которых, кстати, практически не было постапокалипсиса — только «Ровер», где Роберт Паттинсон сыграл свою первую маргинальную роль. Всё упиралось в вестерны. По итогу идея никуда не ушла. Прошло четыре года: я поехал на острова, чтобы найти себя и переосмыслить своё существование в творческом мире. Спустя несколько дней мне написал Вова Маслов, с которым мы долго хотели что-то сделать вместе. Присылает презу с заявкой на постапокалипсис — а это прям «Безумный Макс». Я сразу в сопротивление, ведь тут требуется огромный бюджет, которого нет. Всегда подхожу к проектам в том числе с точки зрения бюджета, а тут он огромен. Я не просто играю в песочнице, для меня важно окупить фильм. Не хочу быть режиссёром, который снимает амбициозное, проваливающееся в прокате кино.
В итоге мы убрали всё, оставив только жанр. В старом сценарии присутствовали лишь Купола — древний клан вселенной, и блохи — четырёхногие роботы. Их концепция мне понравилась. Я в принципе не фанат погонь, с точки зрения постановки — это полный ад. Влез в авантюру и сказал Володе: «Давай я завтра пришлю тебе идею на полторы страницы, если зайдёт, через месяц у тебя будет развёрнутый синопсис, ещё через месяц — поэпизодник и первый драфт, а через полгода начнём снимать». Причём я ни разу в жизни не писал полный метр в такой срок. Это была шутка, которая вышла из-под контроля.
Мы представляли проект «Централ Партнершип» ещё в процессе написания драфта. Тогда только вышла третья версия Midjourney, которая стала делать реалистичные фотки. Иллюстрировать киношные презентации нейросетями считалось ноу-хау. Также наш креативный продюсер Эльза Серова работала над мудбордом на 300 страниц, это легендарно. Там и стрижки, и шрамы, и одежда — всё. Только по персонажу Колокольникова 15 страниц, где две-три об обуви. У Эльзы арт-директорский мозг: она даже основные цвета обозначила. Мы хотели сделать что-то новое для жанра — не российский постапокалипсис, а мировой. Не хотели идти в сторону «Письм мёртвого человека» или «Дороги»: нам было важно создать гротескный фэшн. Некоторые даже на стадии трейлера воспринимали это в штыки. Оно и понятно: нет аналогов, глаз ещё не привык, потому и кажется, что все герои вылизаны.
В рамках нашего мира подобная педантичность оправдана. Это не очень достоверно с точки зрения сурового реализма, но мы в него и не стремились. В той же «Дороге» каннибалы, бомжи, изнасилования и грязь. У нас дарк-фэнтези в сеттинге постапокалипсиса. Если посмотреть с точки зрения юмора, то «Последний ронин» — дарковая версия «Волшебника Изумрудного города». Ронин — и Дровосек, и Лев, и Пугало. А Мария — Элли. Они идут через пустошь и встречают на пути огромное количество препятствий. А в конце приходят одновременно и к Урфину Джюсу, и Королеве в виде Дани Воробьёва. У фильма и структура былинная: там и условный трёхглавый дракон есть, и мотив «спасти принцессу».
Алина Кувшинникова
— А как вы ставили экшен-сцены для фильма?
— Мы вышли на новый уровень. Я смотрю очень много фильмов, поэтому с уверенностью могу сказать, на сегодняшний день эта сцена находится на самом высоком мировом уровне. Даже консультировался с ребятами из «Джона Уика 4», которые отвечали за выстрелы, потому что за несколько частей фильма они уже научились их делать.
В целях безопасности во время боевой хореографии не используют насадки с кровью — всё дорисовывается на постпродакшене. Также никто не стреляет из охолощённого оружия — его заменяют страйкбольным, потому что оно издаёт звук, помогающий команде отрабатывать. Плюс у него ходит затвор, так что его не нужно дорисовывать на графике. Остаётся лишь добавить вылетающую гильзу, вспышку огня и виртуальную кровь.
— «Последний ронин» выглядит очень дорого, хотя ты говоришь, что относишь себя к экономным режиссёрам. Не называя точных цифр, какой был бюджет?
— Бюджет «Последнего ронина» в два раза меньше «Небриллиантовой руки». В четыре раза меньше, чем «Майор Гром: Игра». Если бы мы снимали условные гонки, о которых мечтал Володя Маслов, тогда бы сравнялись с бюджетом Олега Трофима. Даже с точки зрения жанра фильм малобюджетный. Он стоит чуть больше хорошей комедии. И это было оправдано: за счёт определённых рамок у нас оказалось больше свободы с позиции каста и саундтрека. Мы использовали не коммерческий или классический подходы: можно было взять кинематографическую музыку со струнными и ударными, добавить пианино и хор на грустные моменты.
Музыку, которую мы используем в итоге, я считаю очень выигрышной. Многим она покажется довольно экспериментальной, но для нашего мира — это прям тренд. Она ближе к «Очень странным делам», в сторону синтов и 1980-х. Возможно, при большем бюджете мы бы не отстояли подобное. «Последний ронин» — камерная история, но благодаря команде и нашему подходу к визуалу, фильм выглядит чуть дороже. Всё дело в видах: за двумя одинокими персонажами тянутся 30 километров пустоты. Дорисовывается разрушенное здание на постпродакшене — и у тебя уже блокбастерный лук.
«Ронин» всё же ближе к авторскому жанровому кино, чем к суперблокбастеру. Но при этом мы продаём его как развлекательное произведение. Там интересный ритм и огромное количество статики, что не свойственно жанру. Вот если «Сталкера» Тарковского смешать с «Джоном Уиком 4», взяв созерцательность первого и глупость второго, то получится наш фильм. «Последний ронин» — эксперимент и для ЦПШ, и для Маслова.
Да, мы не потягаемся с «Джоном Уиком», но только потому, что у нас нет стойкой базы. Например, наш актёр не может полгода не вылезать из спортзала, потому что у нас нет таких гонораров. Российский кинематограф набирает обороты — мы уже не так далеко. «Последний ронин» показал, что даже с маленьким бюджетом можно сделать что-то крутое.
— Была ли подготовка у Колокольникова?
— Юра десять дней учил драки, попутно участвуя в репетициях.
— Как долго вы искали костюмы?
— Про каждую вещь можно очень долго рассказывать. Например, кожанке Марии 40 лет. Мы очень смеёмся, когда комментаторы пишут, что герои разгуливают по постапокалипсису в новой одежде. А мы купили её в итальянской винтажке — очень долго бродили по блошиным рынкам. Образ Дани Воробьёва — вообще безумие. Он собирался кровью и потом. В какой-то момент я уже был готов отказаться от экзоскелета, который принёс много проблем. Но Эльза и художник по костюму Аня Артамонова настояли не сдаваться, потому что мы потратили на него кучу нервов. Они взяли ответственность на себя, сказав прийти только на примерку. Когда я увидел скелет на Дане, умер от удовольствия.
— Здание в пустыне, где Колокольников и Мария ночевали, — декорация или нет?
— Оно реальное, причём мы нашли его с дырками от пуль. Видимо, какие-то сельские чуваки приезжали туда и снимали стресс… Скаут — вообще отдельная история. Один из художников-декораторов нашёл этот дом. А там прятались пастухи и кони, поэтому у нас была отдельная бригада, которая вычищала навоз. Из декораций были построены: хижина охотника, где обитает Тихон Жизневский, дом с людоедами, тронный зал и коридор. Остальное — либо родное, либо графика.
— Где проходили съёмки?
— Мы снимали в Казахстане. Степь находится в нескольких сотнях километров от Алматы, в сторону границы с Китаем. У нас было 13 выездов с поиском локаций, в каждый из них мы проезжали от 900 до 1300 километров и проходили где-то 20. Скаут был одним из самых больших физических челленджей. Мы ещё и в июле это делали, а в степи там до +50 градусов. В одну из первых вылазок у машины пробило шины посреди ничего. Хорошо, что была запаска. Но в какой-то момент стало очень стрёмно от того, что мы можем застрять и умереть.
Ещё мы постоянно встречали змей и… сольпугов? Это микс тарантула, скорпиона и краба. Прикол в том, что они питаются трупами. А если укусят, то случится заражение крови. Они ещё и огромные! Выглядят максимально стрёмно. Видели их несколько раз. В фильме «Звёздный десант» фигурируют арахниды. Мы шутили, что встречали именно их.
Было два абсолютно сумасшедших скаута. Приезжаем на местность с красивыми горами и серой-серой землёй. Оставляем тачки и заходим глубоко. В какой-то момент приглядываюсь и вижу огромных белых пауков на кустах. Оказалось, что мы окружены ими. Они повсюду. Один из наших операторов очень любит насекомых — стал гладить. Потом мы узнали, что они безвредны для людей: их яд вообще снижает стресс. Это антистресс-пауки! Надо было собрать их на площадку, чтобы выдавать каждому, кто переживает.
— С какими сложностями столкнулись, помимо насекомых?
— Самое стрёмное в степи — постоянно меняющаяся погода. Мы снимали сцену с дракой. В какой-то момент увидели вдалеке гигантские тучи. Местные сказали, что через 40 минут нас зальёт водой. Снимаем момент с рапидой, когда Мария стреляет из револьвера, — только на одну смену вызывали камеру Phantom, которая стоит неимоверных денег. И в кадре, где герой Юры дерётся с пятью разбойниками, видно, как ясную погоду сменяют тучи. Мы дорисовывали их, чтобы смонтировать.
А самое сумасшедшее — это съёмки в Лунном каньоне, заповедной зоне. Его можно увидеть в начале фильма, когда Ронин наступает на череп. Местность носит такое название, потому что вся белая. Там очень чистая земля — дымится, как песок. Приехали в июле, вбили колышки, чтобы вернуться через два месяца. Приезжаем спустя время, а всё поросло травой, потому что в сентябре начался сезон дождей. Но прикол в том, что в Казахстане не бывает дождей в августе! У нас постапокалипсис, а декорация — Новая Зеландия. Мы попросили убрать какую-то часть травы, что-то засыпать. Но местность поросла саксаулом, который занесён в Красную книгу. На постпродакшене пришлось всё замазывать. И это была первая смена! Приезжаю, вижу это — у меня начинается паника, ведь я никогда не снимал кино.
Ещё у нас был перерыв между казахстанским и московским блоками, где должен был работать дублёр Юры Колокольникова, который два метра ростом. Найти человека его комплектации, владеющего боевой хореографией, практически нереально. Он один на всю страну! И этот человек дублировал Юру на другом проекте и повредил спину. Нам пришлось искать замену. Отыскали идеального чувака, Артёма Белоусова, за полторы недели до съёмок той самой драки в коридоре. Но он не был похож на Юру комплекцией. Не сговариваясь с нами, Артём подсушился, и всё получилось.
Сверчок, который залетел в номер Дианы Енакаевой и орал, словно сигнализация, так что мы ловили его всей группой ночью, цветущая полынь, на которую аллергия у половины команды, невыносимый холод — было всё. Но и магия тоже: когда мне было необходимо солнце, оно всегда появлялось, хотя прогнозировали дождь.
— Как подбирался каст?
— У меня никто не был на пробах. Буду проводить их только в том случае, когда потребуется какой-то невероятный персонаж. Сначала я вообще не понимал, кто будет Рониным. И мне было сложно описывать персонажа, потому что не мог нарисовать его в голове. Не люблю писать под одного актёра, а потом заменять его. Потому старался создавать именно характер. Ни у кого, кроме Юры, не было нужного вайба. Мне был необходим большой, воинственный лысый мужик с бархатным голосом. Нам устроили созвон. Было очень страшно, потому что Юра снимался у Кристофера Нолана и Майкла Бэя. Он божество! Идеален для этой роли, как Арнольд Шварценеггер для «Терминатора». Юра выполнил где-то 50% драк. Мощь! Вообще Ронин — состояние души. Все, кто прошёл с нами путь, — своего рода ронины.
— У персонажей «Последнего ронина» есть яркие отличительные черты. Например, герой Дани Воробьёва говорит на французском. Как они придумывались? Инициатива шла по большей части от тебя или актёров?
— Показать безумие и запертость героя Дани мы пытались именно языковой конструкцией, где французский смешивается с латынью. Его герой — третье поколение, проживающее в бункере после апокалипсиса. Там у него есть библиотека, которую он прочитал от и до, сформировав своё понимание аристократии и истории. Тихон, например, жуёт волосишки. Нашли этот приём на репетиции. Сказал ему, что нужен прямо персонаж-мразь. Да, он такой героический красавчик, но антигерои ему даются не менее круто — вспомните «Топи». Сначала Тихон выдавал определённый уровень утрирования, я говорил ему чуть снизить его. В итоге нашли тот самый образ психопата. Ещё мы сделали ему ухо-подвеску, с которым тот разговаривал, используя в качестве референса изделия Parts of Four.
Мистер Воробьёв — вообще человек-инициатива. В индустрии знают, как он ведёт актёрский блокнот. На этом проекте у меня были все тональности. Например, Юра Колокольников всегда идёт за режиссёром. Он может что-то предложить, но в рамках перестановки слов. Даня — совершенно другой. Тут я следовал за ним. У него было много крутых интерпретаций, половину которых мы оставили.
Мне не нужен был фильм с перебором эмоций, я сказал это сразу. Мои персонажи — люди, повидавшие много дерьма. Они не могут ныть, орать, визжать, истерить. Но вправе спорить и ругаться. Сдержаны, потому что, если ты в постапокалипсисе проявил эмоции, значит, проиграл. Такой Ронин. Мария тоже не истерит, она — нетипичный ребёнок-подросток, который может послать и хлопнуть дверью. И Даня не перебарщивает: он пафосный в рамках жанра.
— Смотрела один из твоих подкастов, где вы с Эльзой намекаете на историю о маске Дани. В чём прикол?
— Мы дизайнили эту маску четыре месяца. И всё время выходил какой-то Олег! При всём уважении к Олегам… Я просто никак не мог назвать иначе! Переделывали дизайн примерно десять раз. Это был ад. Четыре месяца делать 3D-модель — маску без эмоционального лица. Казалось, что может быть проще? То подбородок поднять, то губы, то глаза развести, то скулы выделить… А мне очень нужна была маска, потому что в сцене рыцари дерутся за честь девушки. (смеётся)
— У фильма потрясающий саунд-дизайн. Видно, что он занимал не последнее место в твоих приоритетах.
— Для меня был очень важен звук ткани, чтобы она не звучала тишиной. Это придаёт фактуры и скорости с точки зрения восприятия. Звук, музыка и саунд-дизайн — единственное физическое проявление фильма, потому что картинка — плоскость. Если я отвернусь от монитора, то уже не увижу фильм, но услышу. Это единственное, что проникает в физическое пространство. Только этим и можно повлиять на человека.
Покажи картинку в плохом качестве, но с идеальным звуком — зритель будет вознаграждён. А если звук окажется паршивым, а визуал идеальным, то сотрётся всё понимание происходящего. Мы воспринимаем реальность ушами. То же с саундтреком: наш композитор Дима закупился старыми синтезаторами, которым уже 30 лет. Они дают идеальную звуковую фактуру.
— В подкасте Ксюши Дукалис ты рассуждаешь об отсылках и оммажах. По ощущениям «Ронин» стоит на них, как на фундаменте. Так ли это?
— Оммажи есть, но их меньше, чем приписывают люди. Иногда перечисляют фильмы, а я думаю: «Да где вы это увидели?» Так поступали ещё на этапе трейлера. Кто-то написал, что мы цитируем «Гарри Поттера». Пересмотрел трейлер десять раз с этой мыслью… Патроны как Патронус?
Вот череп, с которого начинается фильм, — моя дань уважения Джеймсу Кэмерону и «Терминатору 2», после которых понял, что хочу снимать кино. И для меня этот штрих — своеобразный прикол, «привет» моей любви. Спускающийся в лифте Ронин — отсылка на Эллен Рипли из «Чужого». Один кадр утащил от Форда и Тарантино, но это классика. Таким образом мы закрываем жанровую часть — тот самый вестерн. За это отвечает сцена с Тихоном. Но этого не так много. Например, трон из оружия, как в «Игре престолов», — тоже прикол. Мне было смешно, что никто и никогда не использовал такую декорацию. Ты сидишь на огнестрельном оружии! Короны из пуль тоже ни у кого не было.
Всё это — угар. Все сейчас молятся на «Субстанцию», потому что там каждый второй кадр — цитата Хичкока или Кубрика. Не нужно смотреть фильм с позиции «Я сейчас всем расскажу, как вы украли у того и того». В России всегда так. Самое забавное, что все фильмы в пустыне, будь то «Дюна» или «Безумный Макс», будут выглядеть одинаково. Пустыня — чистый горизонт, одинокий персонаж, определённый цвет и широкая линза. При этом мы очень много нового привнесли в жанр, чтобы фильм путешествовал по миру. Например, у нас токсичное зелёно-жёлтое небо ночью, чего нет ни у кого. И монохромные синие тени. Так что «Последний ронин» — новый взгляд на устоявшийся жанр.
Мои ориентиры — «Шестиструнный самурай» и «Киборг». С первого началось моё знакомство с постапокалипсисом в целом. Как вообще по трейлеру можно дать оценку диалогам? Это же вырванные из контекста фразы. Другое дело — визуал или графика. Комментарии под трейлерами — отдельная субкультура агрессивного отношения к российскому развлекательному кино. И речь не только о нашем фильме. Меня смущает подобная предвзятость. Можно даже провести интересное исследование на эту тему. И это не субкультура зрителя, а комьюнити хейтеров отечественного кино.
Алина Кувшинникова
