Первые послепремьерные страсти по новому «Грому» уже позади. На минувших выходных стало известно, что «Игра» выйдет на «Кинопоиске» уже 15 августа. Мы решили поговорить с исполнителем одной из главных ролей Сашей Сетейкиным о жизни после фильма и эволюции Димы Дубина.
— Долго ли ты решался отрастить усы для «Майора Грома»?
— Месяца два или месяц. Сначала свои растил, потом пришёл на площадку, и мне Олег [Трофим] говорит: «Слушай, мы снимаем не по порядку. А сегодня ты уже без усов. Сбривай!»
— Правда или стереотип, что борода красит мужчину?
— Смотря какого! Бывает, борода не идёт, а бывает и наоборот. У кого-то вообще она не растёт.
— Кинотеатральный прокат «Игры» подходит к концу. Сейчас прошло уже достаточное время с премьеры, что чувствуешь после всего?
— Чувствую фанатскую энергию, зрительскую, которая ежедневно посылает мне лучи добра и счастья в соцсетях. Текстом, рисунками, музыкой, всем творчеством, которым они делятся. Это дорогого стоит. Именно поэтому я и участвую в этом проекте. Не для результатов, а для внимания от такой тёплой аудитории.
— Как считаешь, удалось ли тебе в росте своего персонажа передать всё, что ты хотел показать на экране?
— Я крайне самокритичен и безумно благодарен сценаристам, которые прописали персонажу такой рост и эволюцию. Я только краски ему придал. Постарался сделать это по-максимуму, но собой не доволен. Считаю, что могу ещё сильнее и больше раскрыть свой актёрский диапазон. И конца этому нет. Кажется, я всегда таким буду. Но что-то хорошее получилось! Мне очень сложно оценивать себя, но то, что мне говорят окружающие, приятно и здорово. Ощущаю, что работал не зря и это было продуктивно.
— В многочисленных интервью команда «Игры» рассказывала, что отснятого материала было значительно больше, чем вошло в итоговую версию фильма. Есть ли какие-то сцены, которые не вошли в финальный монтаж, но тебе они очень нравятся, и жалеешь, что их вырезали?
— У Дубина практически не было вырезано сцен, за что я очень благодарен. Но мне кажется, если у персонажа какие-то сцены оказались вне фильма, это тоже неплохо. Я считаю, зритель должен уходить из кинозала по завершению фильма с лёгким ощущением голода от персонажа. Ему должно не хватать истории о нём, он должен хотеть узнать ещё больше. Из этого и рождается его фантазия.
И от этого появляется какой-то особый шарм персонажа, о котором хочется больше узнать, комиксы о нём почитать. Это эффект сохраняется и существует. Думаю, большинство зрителей это чувствует. Очень круто. Это прям суперположительная часть персонажа.
— Какой ты видишь дальнейшую судьбу Димы Дубина после финала «Игры»?
— Думаю, его повысят в звании. Только за что? За то, что сохранил полицейский участок. Его как минимум должны сделать старшим лейтенантом. Единственное, он поменяет отношение к Грому, ещё сильнее его зауважает и поймёт мудрость Игоря. Мне кажется, это примерно такая же штука, как с Человеком-пауком в последней части, когда он отошёл в тень. Он должен уединиться, проанализировать, что произошло с этим городом, и как-то пережить всё.
— Ты сказал, что Дима ещё больше зауважает Грома: а как зритель ты ему сопереживал во втором фильме?
— Конечно! Я не знаю, как бы я поступил на его месте. Да как любой поступил бы на его месте. Вот тебе сказали: «Сдавайся, иначе я разрушу этот город». Я буду сопротивляться. Мне кажется, любой герой будет пытаться спасать город. Что и начал делать Гром. Но, с другой стороны, нужно было сдаться. Ведь отступить — значит умереть. Тебя поставили перед выбором. А рассказать всем близким, знакомым, друзьям, Дубину и Пчёлкиной, — это ещё и их угробить.
— Совсем недавно ты закончил озвучивать книжку-приквел «Майор Гром: Игра слов». Расскажи, как тебе этот опыт?
— Это титанический труд. Серьёзно, я не думал, что это так сложно. Казалось, приду и за три дня прочитаю 300 страниц. Каждый день по 100 страниц, как я в жизни читаю. В итоге я пришёл, и в первый день прочитал 12 страниц за три часа.
Это была большая работа, я каждый день приходил на студию и работал над текстом. Как мне сказали, я из старой школы — распечатывал текст, не с экрана читал. Делал кучу пометок, там у меня было всё в розовых и фиолетовых фломастерах. Это не так просто, оказывается!
Когда вслух читаешь текст, ты должен определить для себя, где взять дыхание, а где — паузу. Точка — не всегда точка, ведь мысль не всегда останавливается. Ты должен быть на строчку, а то и на полстраницы впереди, чтобы понять смысл текста. Ударение, произношение слов — это титанический труд. Важно уметь произносить такой сложный текст, а это действительно непростой материал, потому что там иногда бывают предложения на полстраницы. Надо родиться с умением читать такие длинные, сложные тексты. Это не мой случай — но я проделал большую работу. Я правда очень старался. Надеюсь, слушателям понравится.
— Будешь ещё какую-нибудь озвучивать?
— Нет. У меня появилось желание озвучивать фильмы, мульты, комиксы — что угодно, но не книги. В озвучке кино чуть проще, потому что ты можешь играть от партнёра: слышишь, как он сказал, исходя из его слов анализируешь и делаешь уже свою часть. Это более вдохновляющий процесс. Настоящая актёрская игра получается. То бишь, ты сам себе артист в закрытой, замкнутой комнате, перед тобой микрофон, тебя никто не видит, и ты играешь — только голосом.
А есть же ещё режиссёр дубляжа, который знает, как тебе надо сыграть, и это довольно сложный процесс.
— То есть, ты хочешь попробовать ради опыта?
— Нет, я вижу это как свою вторую профессию.
— Если мы посмотрим на твою фильмографию, то увидим из последних работ две части «Майора Грома», а что происходило между ними?
— Куча предложений на роль напарника полицейского. Мне дают кастинг, я читаю сценарий, прихожу к режиссёру и говорю: «Я, конечно, сейчас сделаю всё, что вы хотите насчёт персонажа, напарника полицейского, но мне понравилась другая роль. Перед тем, как мы это отыграем, пожалуйста, посмотрите на меня в другом плане». Я очень стараюсь выйти из этого образа.
— То есть, ты застрял в этом образе?
— Беда в том, что я в жизни такой же комфортный человек, как и Дима Дубин, но мы с ним всё же отличаемся. А так как я постоянно на публике нахожусь на каких-то фестивалях, я стараюсь быть тем, кем меня хотят видеть зрители — то есть быть Димой Дубиным. И мне кажется, это немного противоречит моей профессии. Дело в том, что, можно сделать ошибочный вывод, что кроме Рона Уизли Руперт Гринт никогда не сыграет другие роли. Я боюсь в этом застрять, очень боюсь.
— И пока никаких предложений на какие-то более интересные роли не было?
— Пока всё на этапе переговоров и кастингов.
— То есть бросать не собираешься?
— Дастин Хоффман начал свою карьеру в 40 лет, как и Энтони Хопкинс, Аль Пачино. А Харрисон Форд до 30 лет был столяром!
— В Bubble-подкасте ты говорил, что собираешься летом открыть столярную мастерскую.
— Скоро! Я в процессе. Пока нет времени. Стараюсь откликаться на все предложения, которые приходят. Послезавтра лечу в Новосибирск, там фестиваль. Вчера у меня тоже была встреча. До второй части «Грома», например, мне приходило какое-то предложение фотосессии или интервью раз в три месяца, а тут каждый день.
— Помимо того, что ты четыре года отказывался от роли Робинов при каких-то очередных Бэтменах, чем ещё занимался?
— Няшкал кошку, спасал утёнка. Освоил искусство кофеварения. Познакомился с этой замечательной алхимией.
— А ты, кстати, латте-то освоил?
— Мне надо наращивать навыки. У меня каждое приготовление кофе — это роза, сердечко и какая-то там ёлочка-папоротник прикольная. Так что ещё осваивать и осваивать.
— Это то занятие, от которого ты получаешь удовольствие?
— О да, неотъемлемая часть моей жизни, которая превратилась в ежедневный ритуал. Это каждый раз почувствовать нотку в американо, узнать, что там, какая информация вложена в эти зерна, в эти эфирные масла. Иногда готовишь кофе, и вроде бы вчера тоже готовил, но вкус абсолютно другой. Я не скажу, что это прямо наркотик какой-то, кофеин — это стимулирующее средство, которое способствует правилам пищеварения. А ещё лекарство от рака — клянусь, почитайте об этом. Если ежедневно пить кофе, то у тебя меньше шанс возникновения рака.
— А как вообще так случилось, что ты попал в кофейную культуру?
— Я всегда хотел, обожаю кофе. Во-первых, это вкусно. Я подумал, либо я сейчас покупаю пакет по обучению кофеварению, где дорогущая машина полляма стоит, либо иду работать, где мне заплатят уже, я сделал второй вариант. Я два месяца делаю вид, что да, я здесь, чтобы просто деньги заработать. А по сути дела я такой: «Вау, помол. Как его настраивать? Нифига себе, какая струя! Она такая густая, а так должно быть? Сколько пенки! Это же эспрессо, боже, сколько литров! Какой вес, какая обжарка…»
И там столько информации. Рядом стоит человек, который говорит тебе, как всё нужно делать. И для тебя каждая информация становится какой-то ценной частью всего процесса. Ко мне приходили фанаты. Реально, я работал буквально на витрине. Это кофейня, барная стойка и большое окно. И я бесплатно угощал фанатов кофе. А если младше 18-ти, то какао. Я приносил туда свои зёрна, всё это перемалывал. Говорю, шеф, всё за мой счёт, потому что я оплачиваю. Сегодня работаю бесплатно — они приходили, я их кормил, было здорово.
— А как они вообще узнали? Просто увидели тебя в кофейне?
— Да. Я ещё и ленивый человек, поэтому работал в кофейне буквально напротив своего дома. Я выходил, а это была зима, надевал куртку на пижаму. Сейчас они закрылись, там какой-то красивый модный грузинский ресторан. Это проклятое место, клянусь. Потому что там постоянно меняется кафе. Они закрываются, потому что не окупаются. Проклятое потому, что там абсолютно нет проходимости. И я на тот момент поддержал их выручку благодаря фанатам. Иногда они приходили с мамами. Поэтому окупаемость в тот момент была хорошая. Уволился я недели через две, и этой кофейни не стало, клянусь.
— Слушай, а когда тебя нанимали, то знали, кто ты?
— Конечно. Ты готовишь кофе, а с тобой просят сфотографироваться. Кто ты? Кто ты, воин?
— Нет желания открыть собственную кофейню?
— Нет, это рискованный бизнес. Желание есть скорее создать какой-то бленд обжарки кофе. Покупаешь, например, «Попуа Новая Гвинея» и обжариваешь, исходя из нот каких-то, сохраняешь их. Потом разделяешь и перепродаешь кофейням. Это мне реально было бы интересно. Но на это нужно какое-то образование. Мне интересно всё, что связано с тем, что можно сделать руками. Хоть из дерева и глины.
— Есть уже опыт изготовления керамической посуды или чего-то подобного?
— Да, есть. Вообще в чем-то сродни музыке. Музыка — это тоже то, что делается руками. Клавиша, струны, духовые инструменты.
— В прошлой беседе с 2х2.медиа ты говорил, что вы изредка с друзьями встречаетесь вместе поиграть. А сейчас как обстоят дела?
— Ещё хуже. Они уехали в новый город. Я вот сейчас хочу нагрянуть к ним в дом с гитарой и буквально сказать: «Ребята, я остаюсь у вас на ближайшую неделю. Давайте сочиним что-то». Услышьте меня, пожалуйста! Там природа, можно шуметь, можно комбик поставить, и никто тебя не услышит, разве что в соседнем доме.
— А какие у тебя складываются отношения с театром?
— Никаких, я не чувствую зрителя, зрители не чувствуют меня, я не социальный человек, а интроверт, мне тяжело с публикой. То ли дело, когда у тебя какой-то фестиваль, когда тебя уже приняли, уже посмотрели фильм с твоим участием, все тебя ждут. Это совсем другое дело — это как домой прийти к себе на кухню и выпить чая. А когда там на заднем ряду зрители заплатили за спектакль, и ты в нём играешь, зритель обязан тебя услышать. Не физически, а понять твои эмоции и персонажа. Это зачастую сложно.
Всё это мне не присуще. Я считаю, это вообще другая профессия — театральный актёр, другой метод существования, абсолютно всё иное. И у тебя, когда ты выходишь из театрального, за четыре года обучившись, в дипломе написано — «Актёр театра и кино», но по сути студенты вообще понятия не имеют о кино. Дело в том, что их не обучают в театральных институтах, там даже нет киноискусства. У меня, по крайней мере, не было. Поэтому люди выходят и не знают, например, кто такой Марлон Брандо. Серьёзно, они очень хорошо играют в театре, и у них большие перспективы. Приходят на площадку и не знают, как сделать визитку или шоурил. В наше время, к сожалению, это тоже очень важно.
— То есть в какой-то момент, получается, выйдя из театрального вуза и имея опыт игры на сцене, ты решил, что всё — это не для тебя. Уходишь в кино и без сожалений, верно?
— Конечно, в детстве я обожал театр. Выходил на сцену и был счастлив, что такое невероятное внимание уделяют мне, я таким образом раскрылся. Для меня было так, словно на сцене ты — Супермен, а в школе — Кларк Кент. Это был невероятный толчок к тому, чтобы стать актёром. А потом, уже обучившись в театральном, я понял, что всё это какая-то математика и до театрального у меня было намного больше свободы. Я действовал по инерции, инстинктивно играл, исходя из партнёра. А потом это всё как-то закрутилось, превратилось в математику, и мне очень тяжело до сих пор.
— Мне всегда казалось, что в кино сложнее собрать себя и роль. Потому что, когда ты выходишь играть в театре, ты знаешь, что полтора-два часа ты — Ричард II. А в кино — это дубль сняли, дубль режиссёрский, дубль актёрский, свет переставили, три часа подождали, ещё раз сняли. Тяжело удерживать в себе персонажа.
— Ты приходишь на площадку, у тебя очень много свободного времени, ты сыграл сцену, у тебя час перестановка, и за этот час ты можешь настроить себя на какую-то следующую сцену. А там — трагедия, а ты только что в комедии играл, и целый час ты существуешь в этой трагедии. Осмысляешь, уединяешься, у тебя ручка-бумажка, ты думаешь, как бы это всё сделать, куча воспоминаний. И этот настрой, с которым ты приходишь на следующую сцену, он сохраняется за этот час. Это пазл, который зрителю очень интересно потом рассматривать на экране.
— А разве все актёры так работают на площадке?
— Нет, бывает «Эй, воу-воу, как дела, чё как?» Всё, и слёзы пошли, и всё — ему плохо. Но это чувствуется, к сожалению.
— Круто, что люди самоуверенные и способны так работать.
— Это потом ощущается. Ты смотришь фильм и думаешь, блин, он здесь схалтурил, конечно. Он сделал лицо, но я не чувствую эмоции, и он не чувствует. Это уже из внешнего к внутреннему. А необходимо было не веселиться во время процесса перестановки, а наоборот, предполагаемо себя внести.
Если посмотришь на Джима Керри, то представляешь, как это сложно. Как он выходит на съёмки и делает это всё, какие-то шутки ниже плинтуса, но при этом он на самом деле серьёзный человек, у него есть внутренняя трагедия. Это очень сложно.
— Можно ли назвать «Майора Грома» — попкорновым кино?
— Да, мы этого не скрываем. Помню, первая читка была, мы все говорили: «Давайте не забывать, что у нас попкорновое кино. Наша аудитория должна быть большой. Зритель должен прийти и отдохнуть». А если это какая-то драма, экшен, фаталити, то зрителю важно ощущать катарсис, потому что он сидит, переживает и выходит с киносеанса уже одухотворенным, очищенным. Только что он ощутил невероятные события, а сейчас ему очень хорошо, потому что он не участвовал в этих событиях.
— Тебе, как зрителю, этот попкорновый фильм понравился?
— Слушай, как зритель — я вообще не зритель. Серьёзно. Потому что я читал сценарий раз 50, наверное. А ведь он ещё и другой был. Я смотрю фильм, вижу сцену и думаю: «Блин, там же ещё одна сцена была, а потом ещё одна, и это всё по-другому должно было быть». И пока я об этом думал, раскрывается уже другая сцена, и вот — полфильма прошло.
Варков
— А ты один раз посмотрел «Игру»?
— Три-четыре, где-то так. Тяжело, мне очень трудно смотреть фильмы, сценарий которых я читал много раз и анализировал, думал, как бы визуализировать.
— Не складывается?
— Конечно! Это такая геометрия. Есть такой мем, когда котик смотрит на холодильник, и у него в голове сложная математика «А в квадрате 3, 4, 8, 4 умножить на 2». Он как бы думает, как ему правильно прыгнуть. Так я смотрю фильмы, в которых участвую. Как зритель — не могу. Я как человек, который живёт у моря и не купается в нём, понимаешь?
— Отойдём от «Грома», но как зритель супергеройского кино, ты вообще любишь этот жанр?
— Да. Но для меня «Мстители» были последним классным фильмом Marvel. Для меня все закончилось после щелчка Таноса.
— Я недавно разговаривала с Юрой Насоновым, и для него супергеройское кино как жанр тоже ушло, оно переживает упадок. У тебя тоже есть ощущение, что все супергеройское кино, даже голливудское, сейчас в упадке. У людей пропал интерес к супергероям или это больше сценарно-монтажная, режиссёрская или какая-то ещё проблема? Или мы просто переросли жанр?
— История каждый раз повторяется. До каста «Мстителей» было множество фильмов, которые имели невероятный успех. Взять хотя бы «Человека-паука» с Тоби Магуайром, — это же суперкассовый фильм. Была волна комикс-культуры, гик-культуры, а потом всё сошло на нет. Когда появился Халк, он был так себе, потом ещё один Халк, уже «Невероятный». Что происходит: ещё один Человек-паук, уже Эндрю Гарфилд. И ты думаешь: «Что-то не так», со временем появляется Том Холланд и Марк Руффало. И так потихонечку всё собирается-собирается-собирается, бам — это суперволна, и она опять падает. Потом, конечно же, ещё будет волна, потом опять упадёт — это нормально.
Такая история, такой жанр, он постоянно ищет новые формы. Сейчас обновлённая форма появилась, уже ближайшие лет пять-семь, в её основе — мультивселенная. Просто весь кинематограф только и говорит об этом. Боже, я уже устал! Когда первый раз возникла эта идея, как раз-таки в Marvel её популяризировали. И ты такой: «Вау!» Сначала сопротивляешься, думаешь «Ну что за бред? Какая мультивселенная? Чего они придумали? Какой Свин-паук? Что происходит?». Вот мультик вышел, у меня реально были такие чувства, что происходит какой-то мусор. А потом смотришь фильм, где стоит Тоби Магуайр, Том Холланд и Эндрю Гарфилд, и думаешь: «Это же крутая идея, боже мой. Это очень круто!» Весь мир подумал, что это круто, и все ждали. В монтаже трейлеров прятали этих пауков.
Но прошло время, и это как бы новое дыхание ушло, потому что все начали повторять этот приём. Недавно вышел оскароносный фильм «Всё везде и сразу». Я посмотрел и подумал: «Ничего нового». Я только что посмотрел фильм с Томом Холландом, где уже была мультивселенная. На уровне монтажа и визуала безусловно круто, да. А идея не новая. Сделали бы вы года на три пораньше, я бы просто ахнул, и весь мир бы затаил дыхание, ожидая новой работы этих режиссёров.
Максим Клейн
— Если так задуматься, каждый человек с хорошей насмотренностью в кино сейчас страдает, потому что рынок перенасыщен контентом, который мы уже видели. Абсолютно всё вторично.
— Куда пропали мои любимые триллеры? Я фанат этого жанра. Я читаю, смотрю фильмы, меня уже ничего не удивляет. Куда пропали топовые хорроры? Как будто бы новых выходит много, но ничего не цепляет.
— А как у тебя вообще с российским кино?
— Я смотрю то, что выходит у коллег. Мне очень интересно наблюдать за их работами. Анализировать, изучать, как они изменились. Есть ли что-нибудь, что можно подчеркнуть для себя. Это часть моей работы. Наблюдать за своими партнёрами, за коллегами по площадке, режиссёрскими и актёрскими работами.
— С кем бы из современных российских режиссёров ты бы хотел поработать?
— Мне очень понравился сериал «Золотое дно». Режиссёр Илья Ермолов — вот с ним, мне кажется, очень интересно работать, потому что он актёр, у него куча актёрских работ. Он режиссёром стал не сразу, и поэтому, когда с ним разговариваешь, он точно понимает, что ты хочешь от него и что он хочет от тебя. Мне кажется, это очень интересно даже до съёмочного процесса анализировать персонажа, предлагать своё, а он будет внимательно слушать. Мы же актёры, так что он знает эту кухню, что очень важно. Я бы с ним хотел поработать, тем более, он такие топовые сериалы снимает, в которых персонажи раскрываются по-своему. Он не гонится за визуальной картинкой.
Ещё «Чёрную весну» сняли муж с женой Сергей Тарамаев и Любовь Львова. Это какие-то самородки нашего российского кинематографа. Они сняли мрачный сериал «Чёрная весна», но, насколько я знаю, они очень душевные люди, очень симпатичные по духу и приятные, с кем комфортно работать.
— Смотрел «Калимбу», кстати?
— Нет. Я только везде рекламу видел.
— Кажется, сейчас это один из топовых стриминговых проектов. Они называют его «Русской “Игрой в кальмара”».
— «Игру в кальмара» я смотрел.
— И как тебе?
— Мне очень нравится эта тема, потому что я сам играл в такой тематике в 2011 году в сериале «Бессонница». Там богатые люди, сидя в небоскрёбе, делают ставки на десять игроков. Среди них зэки и должники. И мой персонаж играл одного из десяти «счастливчиков», которого продал отчим. Приходится выживать. Тем, кто доходит до конца, выдают пистолет, машину, новый паспорт. И жильё. И кучу денег. И колют им шприц, с которым, если уснёшь, то умрёшь. В короткий период ты должен выжить. А тот, кто смог, получает большой куш и новое имя. Если ты, например, хочешь заново начать свою жизнь с белого листа, тебе дадут возможность. А тот, кто ставил ставки, получает кучу денег. Мы могли бы чаще снимать что-то в этом жанре, тем более, по меркам Голливуда мы снимаем блокбастеры за копейки. Мне кажется, там три дня работы площадки в Голливуде стоят больше.
Алина Кувшинникова
