В конце прошлого года на стримингах вышли два невероятно разных сериала «Конец света» и «Замерзшие». Актёр Владимир Канухин снялся в обоих проектах, показав зрителю двух абсолютно разных, но неизменно притягательных персонажей-антагонистов. В ожидании новых премьер мы поговорили с ним о театре, любимых мультфильмах и о том, как работа порой оставляет на человеке шрамы.
— Ранее в интервью ты рассказывал, что для тебя предпочтительнее кино, нежели театр. Изменилось ли что-то с тех пор?
— Сейчас моё мнение видоизменилось. Я отвечу так: и кино, и театр. Когда артисту присваивают звание «заслуженного», никто не пишет в скобках, кто он: танцор, дирижёр, композитор или актёр. Мне кажется, если ты умеешь и любишь играть, если тебе действительно даётся это искусство, то в твоей голове нет чёткого разделения на его виды. Ты просто живёшь этим.
— Известный факт, что среди театральных артистов распространено предубеждение против кино, которое зачастую взращивается ещё в ВУЗе. Ты этому совсем не подвержен?
— В этом плане нам очень повезло с [педагогом — ред.] Дмитрием Брусникиным, который понимал, что нужно показывать студентов. Не всех ведь в дальнейшем возьмут в театр, а пропитание необходимо здесь и сейчас. Когда мы с этим же запросом подходили к нему на первых курсах, он говорил: «А тебе разве есть что показывать». А вот на третьем курсе Брусникин сам нас снимал. Например, он режиссировал сериал «Ищейка», где больше половины актёров — брусникинцы. Таким образом он пытался помочь нам материально. И это очень ценно.
— После двух успешных проектов подряд — «Конец света» и «Замерзшие» — интерес со стороны поклонников и прессы к тебе вырос. Что чувствуешь по этому поводу?
— У меня произошла небольшая творческая пауза. Когда появился Азик и «Замерзшие», сформировался небывалый наплыв интереса ко мне, как к человеку и к артисту. До этого самым громким моим проектом был «Миллионер из Балашихи». Но там концентрировалась своя, особая аудитория. Подсевшая на «Конец света» молодёжь ничего о нём не знала.
Но в какой-то момент началось затишье. И это самый шаткий момент: ты находишься на пике популярности и привыкаешь к этому, а потом резко ничего не происходит. Главная задача в этот момент — понять, что это время для того, чтобы чему-то научиться, к чему-то подготовиться. Чтобы ты не бросался на каждый второй проект, а умел выбирать, отделять зёрна от плевел. Я «свой» новый проект ждал год. Умение ждать и ожидать зачастую приносит плоды.
— Как ты подходишь к выбору ролей?
— Одна из самых сложных задач актёра — создать свой образ. Те роли, на которые ты можешь пробоваться. Если ты вспыльчивый и эмоциональный, это один типаж. Если тонкий, как Канухин, — другой. Ты сам начинаешь создавать историю.
Надо уметь отказываться от неинтересных и неглубоких ролей. Крайне важно сохранять актёрскую гигиену. Мне достаточно двух проектов в год, чтобы забрать условный «Оскар», а не 74. Хочется сниматься только в хороших, качественных работах.
— Есть какие-то роли от которых ты отказался, а потом пожалел об этом?
— Честно говоря, нет. У меня это происходит волшебным образом: мы друг друга взаимно находим. Это как дуэт или диалог. Например, «Миллионера из Балашихи» предложили мне и ещё четырём однокурсникам. В итоге эти четверо не записали пробы, а я оказался единственным, кто это сделал. Вот такой волшебный случай!
С Адильханом Ержановым [режиссёр сериала «Замерзшие» — ред.] получилось иначе. Там пробовались довольно известные актёры. Но нам с Адильханом хватило трёх минут, чтобы понять: мы друг друга нашли. Это как люди находят один другого или собаки узнают по запаху. Что-то на невербальном уровне.
Меня, конечно, задевают проекты, в которые я пробовался, но получил отказ. Это всегда обидно, досадно. Но я считаю, что «твой» проект тебя найдёт, как и «твой» режиссёр, даже если для этого потребуется несколько лет. Ожидай. Лучше подождать, чтобы получить то, что приготовлено конкретно для тебя. Снимаясь во всём и сразу, ты можешь надоесть. В попытке угнаться за количеством проектов легко стать артистом одной краски.
— Есть ли у тебя какие-то страхи, связанные с актёрской профессией?
— Когда рядом оказывается сильный актёр, как Юрий Колокольников или Ксения Раппопорт, это каждый раз испытание для твоих актёрских способностей. Такие сильные актёры на площадке всегда мотивируют меня расти над собой.
— У тебя есть табу? Что ты никогда не будешь играть в театре и кино?
— Раньше часто отвечал, что не буду играть персонажа, в котором прослеживается момент разрушения. Но, честно скажу, я не встречал таких персонажей. У подобных героев всегда найдётся оправдание. Пускай это мой романтизм… Мне всё же хочется запомниться актёром, который снимается в качественном кино. По этой причине я отказываюсь от большого количества проектов.
— Чем и на что жить, отказываясь от такого количества проектов?
— В какой-то момент у меня появился театр. У нас возникла взаимная необходимость. Он разбил мою творческую тишину. Когда я начинал играть в театре «Практика», у меня был всего один спектакль. Теперь их у меня три: «Когти в печень (никто не вечен)», «Транссиб» и «Человек из Подольска Серёжа очень тупой».
Когда играешь в театре, ты будто пробуждаешь абсолютно все навыки. Начинаешь бесконечно репетировать их: голос, энергию, внимание, пластику. Это всё и есть твои актёрские инструменты.
— Как ты справляешь с эмоциональной нагрузкой, присущей актёрской профессии?
— Мы все, безусловно, подвержены риску выгорания и сильному напряжению нервной системы, связанному с необходимостью вживаться в образы, порой диаметрально противоположные тебе настоящему.
Но впервые сильный эмоциональный перегруз случился со мной по любовной теме. У всех нас была первая любовь, оставившая самую сильную болячку. Меня перемкнуло на полгода. Когда ты находишься в некоем упадке, то лучшая помощь себе — это протянуть руку помощи другому человеку. Для меня таким опытом была работа с людьми с ограниченными возможностями здоровья. Я работал с ними год. В группе состояли совершенно разные люди: разного возраста и разными особенностями.
Этот опыт встряхивает и переворачивает весь твой внутренний мир, позволяет посмотреть на многое под другим углом, начать больше ценить то, что имеешь. В тот момент они меня это очень быстро оживило, что было невероятно ценно, ведь в эмоциональном провале ты даже на пробы ходить нормально не можешь. Я приходил, начинал играть и слышал: «Великолепно играешь, но не тот жанр. У нас комедия, а ты плачешь».
— То есть твой главный путь к решению таких проблем и переживанию сильных эмоций лежит через работу?
— Да. Первый раз я проверил это, когда ушёл мастер. Получилось так, что Брусникин покинул нас, когда я учился на третьем курсе. И это стало для меня неким озарением, что именно работа помогает мне прийти в себя. Я тогда работал в детском лагере. В окружении детей не получается думать вообще ни о чём. Они начинают сбивать тебя с мыслей. Тогда я впервые подумал, что это моё спасение: клин клином вышибать. Важно не давать мозгу думать, полностью погружаясь в работу. Конечно, периодически всё равно вспоминаешь об этом, но со временем боль становится всё меньше и меньше. Ты учишься жить с ней.
Тема актёрской эмоциональной борьбы с самим собой глубокая и интересная. Мне, например, очень близка философия одного из коллег, который один уезжал медитировать в лес. Ему никто не был нужен. Это его путь поддержания ментальной стабильности.
Про переживание у меня как-то был некий эксперимент над собой, когда не получилось по любовной теме. Я помню конкретное место рождения этих чувст. Это произошло в Крыму. В какой-то момент я подумал, что излечился. Специально заказал билеты и на семь дней поехал в это место. Это был эксперимент над собой: я приеду на кладбище своих чувств или приеду куда-то, где смою горе, где случится некое перерождение, метаморфоза. Что будет со мной там, где было так хорошо, а теперь так плохо? Что я вообще хочу от этого места?
Я приехал, и была пустота. Ни-че-го. Какие-то воспоминания и опыт, которым я благодарен. Я рад, что теперь это место очистилось для меня, что я готов к новым мыслям и новым эмоциям. Готов двигаться дальше. Но изначально я очень боялся. Не знал, зачем делаю это. Что за издевательство над собой? Зачем давлю на рану, которая ещё не зажила? В итоге же я почувствовал облегчение. Плохому опыту тоже нужно быть благодарным.
— Считаешь ли ты театр искусством для избранных или он всё же может быть частью поп-культуры?
— Безусловно, он часть поп-культуры. Сейчас столько различных театров, столько произведений ставят на сцене. И самое главное, что театр всегда об одном и том же — о человеке. Всё искусство для человека и о нём. Оно для каждого.
Человек должен иметь привычку ходить в театр, просто нужно найти правильное место для себя. Прийти и понять: твоё это или нет. У нас действительно есть из чего выбирать. Наша страна единственная в мире может позволить себе такое количество театров, чем я очень горжусь. Творчество Чехова, работы Станиславского — всё это наше достояние.
У нас всё-таки обожают театр. И я бы советовал абсолютно каждому иметь ввиду театр, как вид искусства для себя. Очень радует, что сегодня началась новая волна интереса. Возможно, это связано с тем, что репертуар кинотеатров значительно сократился. Тем не менее, люди пошли обратно — в театр.
Когда появилась фотография, опасались, что умрёт живопись. Когда появилось кино — что исчезнет театр. Я рад, что он до сих пор существует. Значит, кому-то всё же нужен.
Алина Кувшинникова
— Назови пять театральных постановок в Москве, на которые точно нужно сходить.
— Мой любимый режиссёр — Тимофей Кулябин. Он ставил «Трёх сестёр» на языке глухих. Разве не гениально — убрать из Чехова самого Чехова, при этом сохранив его? Актёры играли четыре часа. Говорил лишь один персонаж, который у писателя как раз был глухонемым.
«Подлинная история Фрекен Бок» — моноспектакль, где женщина рассказывает о том, что Малыш был аутистом. Он рос без матери, поэтому она стала его новой мачехой и поверила в Карлсона, чтобы наладить контакт с ребёнком. Это опять же развёрнутая в другую сторону детская история, и от неё бегут мурашки по коже. Мне нравится, когда театр не во всей красе пытается преподнести тебе трагедию масштабов Шекспира, а когда на сцене лишь один человек, рассказывающий историю, которую ты раньше не знал.
Антон Васильев и его «Шесть персонажей в поисках автора» в Школе драматического искусства. Само название уже звучит интригующе. Его можно спокойно найти в интернете. Потрясающий спектакль. В своё время этот спектакль стал сенсацией в театральной среде.
Если пойти в разножанровую историю, можно вспомнить оперетту «Летучая мышь» — мою самую любимую. Ещё мне очень нравится Дима Мелкин, который ставил уличные спектакли. Это если не зацикливаться на конкретных постановках… И, конечно, пермский «Театр-Театр» под руководством Бориса Мильграма. Это максимально сильный театр с потрясающим репертуаром. Плюс все пластические театры, такие как Open Look или DEREVO, наглядно показывающие мощь и возможности человеческого тела. Они впечатляют.
Возможно, поэтому мне отчасти нравится цирк как вид искусства. Он показывает не внутреннее, как актёры перерабатывают свою кухню, а внешнее. Противоположное искусство об одном и том же.
— Хотел бы сам поработать в подобном шоу?
— На третьем курсе Дмитрий Владимирович Брусникин спросил меня: «Володь, в каком театре ты хочешь работать?» И я ответил: «У Полунина». Есть такие добрые сумасшедшие люди, которые создают только доброе.. Когда-то Полунин делал шоу «Корабль дураков». И я мечтал попасть на этот корабль, стать дурачком, окунуться в фантазию и мир этого доброго-доброго человека. Для меня всё-таки искусство в первую очередь должно пропагандировать светлые стороны человеческой души.
— Кажется, Полунин — человек, который сохранил внутреннего ребёнка на протяжении всей жизни. А какие у тебя с ним отношения?
— У меня есть друг из Краснодара, который не понимает ни анимацию, которую я смотрю, ни игры, в которые играю. Он считает, что это создано для детей. Меня это сильно обескураживает, потому что мультипликация и игры — новый, прекрасный и относительно молодой вид искусства. Люди очень много вкладывают в создание таких шедевров, как, например, игра The Last of Us. Музыку к ней написал композитор, ранее получивший «Оскар». Игры — новый и невероятный вид серьёзного искусства. Пока люди вешают на него ярлык, они отбирают у себя возможность познакомиться с этим миром и погрузиться в него.
В этом плане 2х2 сделал во мне внутреннюю революцию. Какое-то время у канала был слоган «Не взрослейте, это ловушка!» — это правильный посыл. В каждом человеке живёт внутренний ребёнок, и очень важно сохранять его. В детстве у меня была идея фикс — проснуться пораньше, чтобы успеть посмотреть мультфильмы по 2х2: «Трансформеры», «Человек-паук» 1981 года. Эти персонажи нравятся мне до сих пор.
Кстати, именно 2х2 познакомил меня с одним из моих самых любимых мультфильмов «Аватар — легенда об Аанге» и его продолжением о Корре. Мне до безумия нравится нравится эта вселенная. Она продуманная и очень интересная. Если бы не 2х2, я бы никогда не познакомился с этим видом анимации. В ней поднимаются очень взрослые темы, философские даже. Огонь может обжечь, но он же и согревает… Удивительно простая, но глубокая мысль.
Пока моё поколение способно поддерживать жизнь своего внутреннего ребёнка, пусть так и будет, потому что у него всегда мир ярче. Дети способны радоваться и удивляться всему вокруг. Взрослый человек уже как будто готов к любому опыту. Порой смотрю на родителей и думаю, какие они крутые, какие уверенные, как на всё могут найти ответ. Я же ответ порой не могу даже подобрать.
— Как ты относишься к забастовке гильдий актёров и сценаристов в Голливуде? Что думаешь об участии искусственного интеллекта в кинопроизводстве?
— Полностью поддерживаю забастовку. Это какое-то невероятно циничное обесценивание человеческого труда. Я глубоко убеждён, что невозможно заменить работу сценаристов и актёров на результат деятельности искусственного интеллекта без потери души и качества кино. Неудачные примеры уже есть, например, в рекламе. ИИ никогда не заменит человека, потому что он создан с ошибкой. Идеальных людей не существует. В этом-то весь кайф.
Другое дело, если бы при помощи ИИ сделали проекты, в которых вернули бы на экран Мерлин Монро, Грету Гарбо и других звёзд прошлого. Как бы они выглядели в современных реалиях, как вели бы себя в кадре? Вот на такое было бы интересно посмотреть. ИИ должен оставаться инструментом, помогающим человеку творить, но никак не заменять его полностью.
Понятно, что такой подход существенно удешевляет процесс кинопроизводства, но не надо превращать душу в монету. Это уже было описано в «Пер Гюнте». Там есть персонаж Пуговичник, который превращает души в пуговицы. Вот они пытаются сделать тоже самое. Я надеюсь, что бастующие добьются каких-то положительных результатов по итогам забастовки.
— Если в будущем о тебе будут снимать байопик, то кто сыграет тебя?
— Мне очень нравится творческий почерк Юры Борисова. Мы с ним, конечно, очень разные по многим параметрам, но мне нравится качество его игры. И мне было бы важно, чтобы человек, который меня играл, мог передать какие-то взгляды и полутона, сохранить некую лёгкость, которую я чувствую. Такая игра всегда намного интереснее, и у Борисова это получается.
Так что не знаю, кто бы мог меня сыграть, но за эталон качества актёрской игры возьмём Юру. А жанром пусть будет комедия, потому что хочется запомниться лёгким, весёлым и светлым человеком.
— В жизни ты не похож ни на одного из своих персонажей. Как это получается?
— Вот тут мы зацепились за самое важное. Я отчасти не понимаю некоторых известных актёров, которые играют одинаково во всех фильмах. Уметь обманывать и перевоплощаться — блин, это самое п***атое. Стараться быть не собой.
В обозримом будущем состоится премьера полнометражного фильма «Новое чудо». Там очень крутой сюжет! О том, как во время Второй мировой войны, когда атомные бомбы стали не нужны, их начали отправлять в космос, что привело к экологической катастрофе: ядовитый осадок осел на Монголию, и женщины начали рожать детей с аномалиями. Они собрали группу людей и ушли в леса. Это реальная история. И вот мы снимали фильм об этой маленькой шайке, где я играл Монке — мальчика-ящерицу. У меня был очень сложный грим: позвонки, как у ящерицы, перепонки, чешуя.
Параллельно в этот лес приезжают ребята для практики медитаций. И тут… как Ромео и Джульетта: они друг друга увидели, встретились… Было очень круто, когда нужно придумать настолько крутую пластику для того, кто живёт в этом лесу всю свою жизнь. Пластика у девушки, как у городского жителя, а у моего персонажа совершенно иная, как у кого-то, кто уже руками, ногами, каждой клеточкой весь этот лес знает. И начинаешь всё больше и больше на себя набрасывать этих фишечек. В какой-то момент сам думаешь, что круто получается, начинаешь даже удивляться собственной пластике. Потом очень сложно вымачивать это. Чем сильнее персонаж, тем сложнее от него избавиться.
Играешь маньяка, а потом приходишь играть комедию. Вот это было сложно. По времени съёмки «Замерзшие» и «Конец света» на неделю пересекались, поэтому я приходил на площадку, и мне закрашивали красные волосы временной чёрной краской.
— Расскажи о съёмках «Конца света»
— «Конец света» оставил мне шрам. Вполне реальный — на лбу. Причём остался он от той сцены, которая, к сожалению, в сериал в итоге не вошла. Потому что, на мой взгляд, вообще непонятно, почему мой и Катин персонажи влюблены друг в друга. Понятно, почему зрители начали «женить» моего персонажа и персонажа Антона Рогачёва, ведь между нами было и то больше взаимоотношений.
Так вот о вырезанной сцене:
Азик и Варя едут в такси.
Варя говорит: «Азик, а какой ты настоящий?»
Азик: «В смысле?»
Варя: «Покажи себя настоящего, я же знаю, что ты демон».
Азик начинает превращаться наполовину в демона, с правой стороны прорезается рог, и Варя спрашивает: «А можно потрогать?»
Трогает рог и спрашивает: «Ты им что-нибудь чувствуешь?»
Азик отвечает: «Я им всё чувствую»
Варя смотрит на Азика с восторгом, и в этот момент демон понимает, что, кажется, она полюбила его как личность, а не как популярного тиктокера и даже переспрашивает: «Я что, тебе правда нравлюсь?» и очень удивлён, услышав утвердительный ответ.
В конце поездки шокированный водитель смотрит на Азика и Варю. Его можно понять, потому что не каждый день у тебя в машине человек превращается в демона и обратно. Но Азик, конечно, не может оставить этот взгляд без внимания: «А это премиум класс?»
Водитель: «Ага».
Азик: «Ну а **ли ты пялишься?»
Так вот, как я получил шрам в этой сцене: мы доснимали, и оставалось мало времени, и мне занесли клей под кожу, пытаясь приклеить рог. У меня были ужасные волдыри на месте этого рога, которые очень долго не заживали, и в итоге остались шрамы.
— За что ты любишь своих персонажей?
— За что я полюбил Азика, так это за то, что он персонаж, позволяющий мне знакомиться с современностью. Когда я учился в школе-студии МХАТ, я не знал, что такое YouTube. Вообще. Ты либо посещаешь театры бесконечные, либо читаешь литературу и учишься. На всё остальное у тебя просто нет времени. Мы учились семь дней в неделю четыре года. И когда появился «Миллионер из Балашихи», я очень-очень обрадовался тому, что у меня появился персонаж-блогер, и я узнаю, кто это такие. Меня нет в ТикТоке и никогда не будет, потому что я не понимаю, что это за формат нового поколения, но благодаря, опять же, Азику я знаю, что это. Мне нравится, что мои персонажи — это герои нашего времени. Они позволили мне через них знакомиться с этим временем. И это круто.
Азика я полюбил, но больше всего пока люблю, конечно, Митю из «Замерзших». Адильхан — сложный режиссёр, у которого есть «азиатский Оскар» [Asia Pacific Screen Awards — за фильм «Чёрный, чёрный человек» — ред.], который участвовал в конкурсной программе Каннского кинофестиваля, то есть прям с большим именем. После такой лёгкой комедии переключиться на такого сложного человека — это было сложно и круто. По сути мы с Даней Воробьёвым пошли вместе из комедии в эту сложную историю.
Когда мы обсуждали с Адильханом роль, я сказал ему: «Ты создавай монстра, а я буду создавать ребёнка». Он настолько тонко подслушивает тебя. Вот, например, когда я жду Руднева, мне хочется стоять и ловить снег. Это делают только беззаботные дети. Или в сцене, где Митя заходит в аптеку, чтобы купить ингалятор болеющей астмой девчонке, чтобы её убить по итогу, он просит на сдачу аскорбинку, что опять же сделает только ребёнок. Эти лёгкие штрихи к образу делали Митю живым и настоящим.
Когда впервые посмотрел «Замерзших», то начал плакать, как ребёнок. Позвонил Адильхану и первое, что ему сказал было: «Митю жалко». Его действительно жалко. Я к нему относился, как к ребёнку. Несчастному и травмированному.
— Чем ещё запомнилась работа с Адильханом Ержановым?
— Больше всего, конечно, на съёмках меня впечатлил именно Адильхан. Он снимал 12-часовую смену, после этого ехал к себе в отель и монтировал в эту же ночь. Он спал по три-четыре часа и каждый день ел по три-четыре плитки шоколада, потому что сахар даёт самую быструю энергию. Я впервые увидел такую режиссёрскую мощь и такую глубину.
Ещё он мог, например, в один день подойти и сказать: «Посмотри фильм “Таксист” Мартина Скорсезе». Смотришь его, а там главную роль играет Роберт де Ниро. Потом подходит через три дня и говорит: «Посмотри “Мыс страха”». Смотришь, а там тоже Роберт де Ниро молодой. Я подхожу к Адильхану и спрашиваю: «Почему ты мне предлагаешь смотреть Роберта де Ниро?». Он отвечает: «Взгляд. У него взгляд маньяка: холодный, мутный и очень непонятный». Я впервые видел такой тщательный подход к работе. Адильхан космический.
— Как ты относишься к творчеству фанатов?
— Очень хорошо. Я считаю, что когда на творчество отвечают творчеством — это лучшая валюта. Даже не важно его качество. Это так круто, когда ты рождаешь у людей момент создания. Просто супер. Мне очень это нравится.
Есть такой момент, что меня беспокоит, когда люди начинают делиться какими-то слишком личными историями и просить в чём-то помощи. Я правда рад, что вы нашли во мне какую-то помощь и поддержку, и то не во мне, а в Азике, который в свою очередь говорит лишь то, что прописано по сценарию. Мы с ним две абсолютно разные личности, не стоит об этом забывать.
— Что делать за час до конца света?
— Конечно, заняться любовью, ведь в этом случае конец света можно даже и не заметить.
Алина Кувшинникова
