«Барби». Свалка амбициозных идей или метаэкранизация детской игрушки?

Помните, когда многие режиссёры, окрылённые успехом одного-двух дебютных фильмов, получали от студий карт-бланш на свои новые проекты и превращали будущие картины в необъятное нечто, которое рушилось под весом собственных амбиций? Такое происходило с Джорджаном Пилом («Мы» после «Прочь»), Ричардом Келли («Сказки юга» после «Донни Дарко»), а теперь, кажется, коснулось и Греты Гервиг.

Обласканные критиками «Леди Бёрд» и «Маленькие женщины» выбили постановщице и её соавтору Ноа Баумбаку благословение от Mattel на создание фильма о культовой кукле Барби (вышел в мировой прокат 21 июля 2023 года). И несмотря на дышащую в спину корпорацию, Гервиг не стала переносить всратые straight-to-video мульты о героине в лайв-экшен, а вывалила все накопившееся идеи-игрушки из коробки сознания и устроила между ними самую масштабную баталию тонов и посылов.

Фильм начинается — осторожно, спойлеры! — с большой отсылки к открывающей сцене «Космической одиссеи» и ироничного монолога рассказчицы о происхождении игрушки. Из-за этого зритель настраивается на деконструирующую бренд историю в духе «Дэдпула» или анимационных ситкомов для взрослых. Затем всё резко превращается в «Шоу Трумана», а мы готовимся к моменту осознания героями, что мир вокруг — пластмассовая ложь. Но картина поворачивает в сторону попаданческой сказки о Барби и Кене, отправляющихся в Лос-Анджелес, чтобы подбодрить девочку, которая плохо играет с куклой.

Сначала реальный мир встречает нас мрачным цветкором, разрушенными надеждами и сексистскими комментариями, но позже резко превращается в такую же карикатуру, как и Барбиленд, с буффонадными погонями по офису Mattel и щекочущими друг друга сотрудниками корпорации. Однако в роли попаданцев герои не задерживаются и возвращаются домой, чтобы выдать нравоучение о патриархате, феминизме и нереалистичных стандартах, навязанных пластмассовой фигуркой. Сверху добавляются конфликты отцов и детей, проблема самоидентификации Кена и спор о формах эскапизма.

Как только примерный месседж картины вырисовывается (то ли оспаривая, то ли прославляя наследие игрушки), на сцене, как в книгах Курта Воннегута, буквально появляется бог-автор-создательница куклы Рут Хэндлер и после философского диалога в пустоте превращает Барби и идеи, заложенные в неё, в реального человека под склейку из глубокомысленных образов.

Отдельно вокальные и танцевальные номера, монтажные переходы с практическими спецэффектами, некоторые гэги, камео, отсылки к безумным концептам реально существующих кукол, батальная сцена с туповатыми Кенами, дерущимися спортинвентарём и неожиданная смена роли Райана Гослинга выглядят потрясающе. Это подтверждают креативные трейлеры «Барби» и вирусные промо-материалы, по которым распихали вышеперечисленные фрагменты. Однако попытки собрать все образы и идеи в связный сюжет с треском проваливаются.

Стёб над гипертрофированной маскулинностью перетекает в занудную назидательную мораль о патриархате, критика капитализма превращается в неловкие подтрунивания над корпорациями (а то ещё Mattel права отберёт), а в худшие свои моменты «Барби» начинает напоминать скандальный мультсериал «Велма». Там тоже периодически возникало чувство, что авторы устали прописывать персонажей и заниматься ворлдбилдингом, поэтому вместо цельного произведения дарили зрителю пресный сценарный стендап с лениво разбросанными меташутками (например, в одной сцене рассказчица внезапно останавливает повествование и советует режиссёрам не просить Марго Робби говорить фразу «Я некрасивая», а то это звучит нереалистично), душными монологами и комментариями об индустрии развлечений.

Почему все устали от метаюмора и при чём тут «Велма»?

Если вы устали от шуток в духе «ха-ха, мы живём в сериале», то это шоу не для вас.

2х2.медиаСемён Трясин

Основная проблема с изменившимися от пива и любви к лошадям Кенами и загипнотизированными ими Барби буквально решается повторённой несколько раз двухминутной речью (в духе нервного срыва Виталия Хаева из «Изображая жертву») сотрудницы Mattel Глории о роли женщины в обществе и парадоксах связанных с этим.

Но вдруг мы рассматриваем картину под неправильным углом? Может, «Барби» — это не история о попаданцах и гендерных нормах, а метаэкранизация детской игры? Представьте, что сценария не существует, а кто-то просто попытался передать поток сознания гиперактивного ребёнка, фонтанирующего идеями (как в мультсериале «Коп с топором»). Вот «юный рассказчик» подцепил пару концептов из недавно посмотренных «Матрицы» и «Волшебника страны Оз», подслушал конфликт из взрослого сериала или тиктокерского видеоэссе, придумал крутую экшен-сцену для битвы «любимого лего-человечка против сотни солдатиков с отгрызенными автоматами», а ещё подрубил с проигрывателя саундтрек, чтобы герои на радиоуправляемой машинке смотрелись круче.

Реальный мир — вымысел, а Барбиленд — вымысел внутри вымысла. Метаигра объяснила бы и непонятный лор с куклами, никого не удивляющими своими переходами между мирами, и местами странное поведение живых людей в Лос-Анджелесе. Кажется, в «Барби» заложено так много идей, что и эта концепция имеет право на жизнь!

Вспоминаем игры про Барби. От русалочки до приключений на ранчо

«Ведь ты, как я, а я, как ты, мы как две капельки воды»: ностальгируем по играм про Барби и отправляемся в далёкое путешествие 2000-х.

2х2.медиаНаталья Лобачёва