«1988. Это Чарли. Он только родился. А это его родители: Дженни и Грег. Через двадцать лет Грег будет мёртв, но Чарли этого ещё не знает». Так начинается фильм Чарли Тирелла «Порнокассеты моего покойного отца». За время, прожитое вместе, режиссёр не смог сблизиться со своим родителем. Теперь, уже после его смерти, Чарли пытается понять отца через архивную плёнку и случайно найденные вещи покойного.
«Порнокассеты моего покойного отца» — не первый и не последний фильм, созданный в жанре документальной анимации или анимадока. Рассказываем, зачем к нему обращаются авторы, почему жанр опровергает штамп «Мультфильмы только для детей» и как реальная трагедия открыла новый киноязык.
Вы наверняка слышали о «Динозавре Герти» (1914 г) — одной из первых анимационных работ, занимающей шестую строчку в списке 50 величайших мультфильмов всех времён. Его создатель Уинзор МакКэй вписал себя в историю анимации не только чёрно-белым фильмом о динозавре: в 1918 году режиссёр практически в одиночку отрисовал, смонтировал и выпустил «Гибель “Лузитании”» — пионер в жанре анимационной документалистики. Короткометражка основывалась на реальной трагедии «Лузитании» во времена Первой мировой войны. Пассажирское судно, следовавшее из Америки в Англию, было подбито торпедой немецкой подлодки. Два взрыва убили 1198 человек за несколько минут.
Зафиксировать трагедию не удалось: архивы не сохранились, и тогда на помощь пришла анимация. Это первая причина, по которой авторы выбирают анимадок для своих работ — именно мультипликационная часть позволяет восполнить недостающие архивы и дать зрителю ту условность, с которой он легко согласится.
«Гибель “Лузитании”» показательна и выбором истории: после МакКэя многие режиссёры и аниматоры будут выбирать анимадок именно для повествования на травматические или вдумчивые темы. Насилие, потеря близких, войны, миграция, первый сексуальный опыт — и смело можно маркировать кино «18+». В анимадоке едва ли встретится мультфильм для широкой аудитории, ведь жанр визуально некомфортен для детского просмотра. Трясущаяся камера, ощущение отсутствующего монтажа, расфокус и вербатим [реальные монологи — прим.ред.] — все эти приёмы переводят зрителя в категорию наблюдателя за происходящим. И происходящее это — не попкорновое кино, не сказка о добром и вечном, а вывернутое авторское нутро наизнанку. Естественно, такой жанр сильно ограничивает аудиторию по возрастному цензу.
Вот, что интересно: такой подход одновременно сближает с происходящим на экране и отстраняет. Документальность превращает нас в очевидцев или репортёров, а вот анимация позволяет непосредственным участникам событий стать анонимными. Это даёт героям кино чувство безопасности и возможность рассказать о случившемся честно, ведь их имена ассоциироваться с событиями не будут. Зато смогут донести историю до больших масс.
После «Гибели “Лузитании”» анимадок покрылся лёгким слоем пыли: поползновения в сторону жанра, несомненно, были, но долгое время новаторы обходили его стороной. Во второй половине XX века супруги Джон и Фейт Хабли экранизировали разговоры маленьких детей в цикле короткометражек. И хотя в основе анимации лежал реальный документ, Cockaboody, Moonbird, и Windy Day сложно признать классикой жанра. «Запись, правда, в этом случае была больше саундтреком, задающим фильму интонацию и ритм, чем документом», — комментирует работы Хабли Дина Годер, директор Большого фестиваля мультфильмов, театральный и анимационный критик.
Ещё одна, более известная, экранизация аудиозаписи — мультфильм Creature Comforts («Уют в зоопарке»), выпущенный студией Aardman Animations в конце восьмидесятых. Истории беженцев и местных жителей превратились в монологи животных о качестве жизни. Анимационная оболочка добавила юмор всему происходящему и тем самым смогла привлечь зрителя, не загрузив его эмоционально. При этом, вопрос о жизненных условиях никуда не исчез — поменялась только подача.
Анимадок громко заявил о себе в 2008 году: фильм «Вальс с Баширом» стал первым представителем жанра, номинированным на «Оскар». Лента израильского режиссёра Ари Фольмана рассказывала об участнике ливанской войны, его ПТСР и мучительных кошмарах. Анимационную историю дополняли архивные съёмки с убийствами мирного населения — теми самыми воспоминаниями главного персонажа, мешающими ему жить дальше. «Вальс с Баширом» открыл аниматорам и режиссёрам глаза на жанр, переведя его в тренды: тогда и начали появляться фестивальные программы, посвящённые анимадоку, гранты и конференции в Дании, Германии и Израиле. По словам Дины Годер, израильтяне особенно поддерживают документалистику: у многих предки прошли через холокост. Истории родственников записывают для музея, и студенты анимационных отделений часто выбирают анимадок для работ о холокосте.
Порой авторы выбирают анимадок для экранизации личных тем — так сделал Чарли Тирелл в короткометражке «Порнокассеты моего покойного отца». История главного героя, который по случайно найденным вещам и видеозаписям заново знакомится со своим родителем, не выдумана. Тирелл сумел создать эффект хроники, при этом уложив историю в 13 минут: у зрителя складывается ощущение, что он в прямом эфире вместе с сыном Грега пересматривает архивы и радуется находкам, напоминающим об отце, рефлексирует об ушедшем времени и представляет, как много общих воспоминаний могло быть у Чарли с Грегом, узнай они друг друга получше до смерти второго.
Ещё один документально-анимационный фильм, попавший в оскаровскую номинацию, — «Побег» (Flee). История Амина, беженца из Афганистана в Данию, расставшегося с близкими и скрывавшегося ребёнком в СССР, не получила статуэтку как лучший иностранный, анимационный или документальный фильм, зато дошла до масс и снова напомнила о жанре всему миру. «Побег» можно рассматривать как классику анимадока: реальная история — есть, архивные вставки — есть, интервью с главным героем — есть, гиперреализм и ротоскопия — есть. Субъективность и личностность повествования — тоже не забыли.
Наталья Лобачёва
Как мы понимаем, у анимадока сформировался увесистый список характеристик. Но это не означает, что авторы всегда следуют канону: наоборот, каждый забирает у жанра то, что ему больше по душе, и уж точно не отказывается от экспериментов. В 2006 году Йонас Оделл, шведский режиссёр и автор клипов, выпустил короткометражку Never Like The First Time! («Никогда как в первый раз!»), составленную из четырёх историй о первом сексуальном опыте. Базисом стали интервью с людьми разных поколений — их голоса слышны за кадром. А вот для визуальной части Оделл решил не выбирать конкретную технику и уж тем более не останавливаться на ротоскопии — пожалуй, самой дословной форме анимадока. Истории отличаются визуалом: где-то нас ждёт техника перекладки, где-то — говорящие контуры, а где-то — динамичное следование за чёрно-белыми героями. Экспериментальность режиссёра оценило жюри Берлинского фестиваля, отдав Оделлу «Золотого медведя».
Тему насилия в своём анимадоке Just A Guy рассказывает немецкий аниматор Секо Хара из Японии. Кукольная анимация здесь мешается с коллажами и реальными новостными вставками, рассказывая истории женщин, влюблённых в серийного убийцу Ричарда Рамиреза, «Ночного Сталкера», убившего около двадцати человек. Основу для короткометражки Секо выбрала не случайно: она лично была знакома с Сарой — вторым партнёром Ричарда. Режиссёр постепенно начала изучать биографию убийцы, разговаривать с выжившими жертвами и собирать материал. Только после смерти Рамиреза Хара выпустила Just A Guy — иначе это было бы опасно для всех лиц, мелькающих в архивных вставках и контактирующих с преступником.
По аналогии с игровым кино, документальность в анимации порой переходит в жанр мокьюментари: в фильмах также сохраняются приёмы вроде трясущейся камеры или стилизации под конкретную историческую эпоху, но вот сюжет авторы придумывают с нуля. Анимационное мокьюментари «Дочь» Дарьи Кащеевой в 2020 году попало в программу «Оскара» и покорило фестивальный мир за её пределами. Кащеева смогла реализовать эффект трясущейся камеры в работе с куклами и добавить эффект непоспевания за персонажем — совершенно не свойственный анимации. При этом, никакая реальная история и уж тем более архивы за короткометражкой не стоят.
Работу ещё одного российского аниматора Светланы Разгуляевой «Почему банан огрызается» тоже смело относим к мокьюментари: выдуманный сюжет; обилие условностей, недопустимых в документалистике; сцены, где герой интервьюирует сам себя и снимает на камеру, — всё это немного напоминает «Реальных упырей», только в скромном масштабе.
Из-за того, что анимадок — жанр сравнительно молодой и насыщенный экспериментами аниматоров и режиссёров, порой сложно определить, что стоит относить к нему, а что нет. Например, работы Андрея Хржановского, посвящённые Бродскому, Гоголю и Пушкину, во многом подходят под определение документального кино: режиссёр опирался в сценарии на биографии классиков, их портреты, рисунки и сочинения. Получается, в основе лежат реальные документы, но вот форма полнометражек Хржановского больше напоминает художественное кино. Да и сам режиссёр открещивался от определения «Фильм о Бродском / Пушкине / Гоголе», так что правильнее вынести его работы если не в художественное кино, то как минимум на периферию жанров.
Заметно, что в России анимадок — пока что точечное явление. Чаще всего он создаётся в одиночку, а всеобщую любовь пока не завоевал, хотя на Большом фестивале мультфильмов для него выделена отдельная категория. Вот как Дина Годер объясняет непопулярность жанра: «Дело в том, что наши травмы не пережиты, люди не хотят признаваться в их наличии. Авторская анимация в России фантазийна. Этот эскапизм, нежелание, страх или уход от разговоров о болезненном связан с нашей историей». И действительно, редко когда не детские полнометражки добираются до кинотеатров и своего зрителя. Российскому анимадоку этот путь ещё только предстоит.
