14 февраля в российских кинотеатрах выходит «Пророк. История Александра Пушкина» — амбициозный музыкальный фильм о жизни легендарного поэта. Мы пообщались с Алёной Долголенко, сыгравшей в картине Наталью Гончарову. Актриса рассказала об образе жены Пушкина, уроках Юры Борисова и своём отношении к тру-крайму.
— Что чувствуешь, осознавая, что «Пророк» уже вот-вот выходит?
— Чем ближе к премьере, тем больше каких-то чувств. Это долгожданное, важное событие для меня и для всей команды. Мы как будто отправляем наш фильм в мир, как ребёнка во взрослую жизнь. И очень хочется, чтобы этот ребёнок был счастлив и здоров. Когда мы только закончили съёмки, часто собирались с Ильей Виногорским, Ромой Васильевым, Феликсом Умаровым и обсуждали, как это всё будет. Представляли, мечтали, ждали.
— Нашёл в сети твою цитату, что теперь «страшно возвращаться обратно на Землю» после роли жены Пушкина. Это чувство всё ещё с тобой?
— Наверное, я имела в виду, что мне создали такой чудесный мир на съёмках, и даже не могу вспомнить конкретно, что там было, потому что первые две недели я была как в тумане. Я попадала в этот мир декораций, где огромный свет, висящий на улице, и едва успевала всё воспринимать.
И как только проект закончился, у меня правда был период депрессии, на несколько месяцев волной накрыло. Было сложно, потому что мы полгода не просто работали, а жили все вместе. Везде ходили, гуляли, ели, в музеи ездили в Питере. Ребята показывали мне город, знакомил с искусством, мы ходили в библиотеки. Действительно провели полгода все вместе, командой. И было очень сложно возвращаться после этого в реальный мир, потому что я ещё моталась из Москвы до Питера, приезжала обратно, училась, и как будто жила две жизни. И это было очень странно, потому то у меня вроде как есть какие-то обязанности, а есть другой мир, где я другая, и мне там хорошо. И я разрывалась между ними.
— А вот что стало для тебя самым неожиданным при работе над «Пророком»?
— Наверное, неожиданным было то, как все друг друга любят. Это даже страшно, ведь я всегда именно так представляла кино, большое искусство. Видела, насколько все заняты творчеством и насколько всё по-доброму, с чувством, и как много вложено любви. Это для меня было самым неожиданным, и мне потом было сложно принять, что так бывает не всегда.
— Ты упомянула, что вы с частью каста до сих пор общаетесь. Вы подружились?
— Да, конечно. Я общаюсь с гримером своим, с Настей, мы переписываемся с оператором Мишей Хасаи, с режиссёром Феликсом Умаровым, Ромой Васильевым, Юрой Борисовым, Ильёй Виногорским. Мы были очень близки и хорошо дружим.
— Расскажи, как ты готовилась к тому, чтобы воплотить образ Натальи Гончаровой?
— Меня утвердили довольно-таки неожиданно, и дело было близко к съёмочным датам. Феликс дал мне список фильмов, которые нужно посмотреть, и мы с ним много обсуждали, какую роль играет Наталья в фильме. Это ведь картина о Пушкине, и очень важно сыграть именно то, что раскроет ключевую линию, передав, как Феликс видит это кино. И в самом начале мы как-то очень долго разговаривали и пришли к тому, что Гончарова не делит мир на чёрное и белое — она умеет просто жить, и она свет в жизни Пушкина.
Если бы мне кто-то сказал, что она святая, я бы, наверное, не поняла, как это играть. Но тогда мы здорово сформулировали суть персонажа на чувственном уровне. И попытались воплотить, что она как раз-таки жена гения, очень мудрая, но при этом как бы ведёт его в какие-то стороны. Она ему говорит: «Давай просто жить нашей жизнью, не обращая ни на кого внимания, у нас есть свой мир, давай существовать в нём». И в нашем кино она про добро, про любовь, про жизнь, про силу какую-то. Могу честно сказать, что я никогда не была такой доброй, как во время работы над фильмом.
Я никогда в жизни не могла полтора часа простоять на месте. А на съёмках прямо на мне ушивали платье, и я полтора часа сидела и даже не возмущалась, получалось какое-то смирение и принятие. Феликс мне ещё говорил всё время сидеть прямо, не горбиться — такая была подготовка. Он как-то мне давал задание, как правильно есть, чтобы я в реальной жизни училась.
Огромная заслуга Феликса в том, что он создал на площадке ровно ту атмосферу, которая нужна для съёмок. Например, когда мы снимали эпизод со смертью Пушкина в самом конце, все были на взводе, нервничали, бегали туда-сюда. И Юра меня тогда остановил и сказал: «Чувствуешь?» Я говорю: «Да», а он отвечает: «Это всё нам надо». И это правда, а когда снимали любовные сцены, все были очень расслаблены и всё совпадало. Это и правда чудо какое-то.
Варков
— Современники считали Наталью легкомысленной девушкой, страстной до балов и светских развлечений. В твоей версии она ищет баланс между тягой к вниманию и любовью к Пушкину. Как ты пыталась передать этот баланс?
— Современники действительно писали о ней разное. Кто-то ещё говорил, что она была очень властной и жёсткой. Но нет самих писем Гончаровой Пушкину — говорят, она всё сожгла. У Пушкина в этом плане можно что-то прочитать. Мы со многим знакомились, пока готовились к роли. У Юры был такой огромный том, и мы вместе его читали. Он мне постоянно показывал и говорил: «Вот это прочитай». И я смотрела, что Пушкин писал о Гончаровой. И правда очень много мнений, но у Александра Сергеевича хотя бы есть произведение, которое ты можешь прочитать и понять ход его мыслей.
А в нашей истории есть основная линия, и очень важно было понять, какова наша Гончарова. И мы стремились соблюсти баланс. Ведь она ребёнок (когда они познакомились, ей было шестнадцать), и для Феликса очень важно показать, что она искренняя, светлая, маленькая, но при этом внутренне взрослая и мудрая. Было непросто чуть-чуть повзрослеть, но остаться ребёнком. Это была сложная грань, поскольку она уже родила — у неё пятеро детей, но при этом грузной бабой она не стала. И Феликс меня иногда останавливал: «Что ты играешь? Тебе что, сорок? Возвращайся! Возвращайся!» И мы искали эту грань.
А ещё было важно не вставать ни на чью сторону. В момент съёмок я не приняла решение, действительно ли Наталья изменяла или нет. Мы очень долго с Феликсом об этом говорили. И мы играли некоторые дубли так, будто я изменяла, а какие-то дубли так, будто бы я очень честная. Любопытно то, что мы не штамповали это, не принимали решения за героев, мы просто проживали их жизни, и я до сих пор верю в чистую любовь.
Я очень расстроилась, когда мне Юра показал, что Пушкин в тот период жизни уже ко всем сватался. И есть мнение, что он женился на Гончаровой, потому что других вариантов не было. Меня это тогда так задело, это было во время съёмок, и я пыталась переубедить всех, что не может быть так — ведь они действительно влюбились с первого взгляда. Мне нужно было так думать.
— А вот ты для себя какой делаешь вердикт — она всё-таки изменяла или нет?
— Я её очень уважаю. Мне кажется, что даже если она изменяла, то это жизнь, и нет ничего, что я бы о ней узнала и поменяла бы мнение. Я думаю, у них была непростая жизнь, ведь так непросто быть женой гения. Я думаю, что как бы они ни жили, они всё равно были бешеными чуваками.
— Как ты считаешь, что должен был сделать Пушкин, чтобы их история пошла по-другому? Мог ли он что-то сделать?
— Нет. Если бы он мог, то всё было бы не так. Мне кажется, людям такого масштаба непросто ужиться. Пушкин ведь в какие-то периоды не бывал дома, много играл, куда-то ездил, а надо было растить детей. И всё это надо как-то выдержать, и при этом она действительно умная женщина. Я думаю, что у таких людей какие-то более масштабные проблемы, с которыми действительно сложно справиться.
И я думаю, что они справлялись ровно настолько, насколько могли, они всё для этого делали. Поэтому по-другому быть не могло.
— Твой коллега по «Пророку» Юра Борисов номинирован на «Оскар» — первым из российских актёров. Что думаешь по этому поводу?
— Я очень люблю Юру, и я за него просто космически рада! Он удивительно работает и живёт. И это так круто, ведь он на своём месте, и, возможно, он этим открывает всем нам какие-то двери и возможности. И я рада, что это именно он.
— А ты смотрела «Анору»?
— Конечно. Это очень хорошая работа и Юры, и Марка. При просмотре к Юре настолько подключаешься, что поражаешься, ведь за весь фильм у него очень мало реплик. Но ты следишь за ним, и глаз всегда падает на Юру — он настоящего человека сыграл, он все эти нюансы так тонко делает. Марк Эйдельштейн там тоже настолько живой, наши пацаны очень крутые. Хорошее кино.
Варков
— В промо-кампании «Пророка» не упоминалось, что это музыкальный фильм. Как считаешь, примет ли зритель этот неожиданный поворот?
— В фильме восемь музыкальных номеров. Мне кажется, это вспомогательная часть истории и совершенно не мюзикловая штука. У нас акцент на драматической линии, это ведь больше биография. Мне кажется, музыка помогает окунуться в эту жизнь и почувствовать то, что мы пытались вложить. В этом смысле это скорее плюс, но я понимаю опасения — у нас такое кино нечасто выпускается и принимают его сложно.
Я видела только черновую сборку фильма и искренне сказала Феликсу, что он сделал что-то своё. Ожидаемо, что будут разные комментарии, но, надеюсь, нас будут обсуждать. Главное, чтобы кто-то хотя бы на секунду окунулся в эту атмосферу и чтобы это принесло какую-то мысль, вызвало что-то. Феликс, например, говорит, что искусство не должно учить. Но мне всё-таки кажется, что оно меняет людей. Здорово, если наш фильм так на кого-то повлияет.
— Расскажи о своём опыте участия в музыкальной сцене в фильме. Насколько было трудно исполнять вокальную партию?
— Я занималась вокалом в свободное время. И теперь у меня стресс, что я не умею петь. Вот выпущусь и займусь вокалом. Не могу сказать, что было сложно, я правда никогда этим не занималась.
Порой сижу и слышу, что не попадаю в ноты, но как соединить то, что я слышу, и то, что делаю, — вот это для меня было сложно. Наверное, если действительно заниматься и убрать какие-то свои психологические штуки, станет лучше. Потому что в детстве мне всегда говорили: «А ты поиграй в рыбку». А рыбка — это просто открывать рот и не произносить слова. Видимо, поэтому у меня с детства как-то застряло, что я не поющая.
— Тебе не понравился этот опыт?
— Нет. Мне не нравится, если я что-то не умею. Мне сложно справиться с этим. Было очень стрессово, потому что я ещё параллельно думала, что всех подвожу из-за того, что не умею петь. И я всё держала кулачки, что меня переозвучат, что найдут похожий тембр.
— А смотрела ли ты мюзикл «Гамильтон»? Зритель наверняка будет проводить между «Пророком» и «Гамильтоном» параллели.
— Я смотрела версию в виде спектакля. И мне кажется, что «Гамильтон» — это всё-таки мюзикл-мюзикл. Я просто этот жанр не очень люблю. Мне не очень подходит эта форма. Смотрю и хочется сказать: «Подождите, хватит петь, давайте по сути, что происходит?» Это не моё.
Мне стыдно признаться, но я и «Ла-Ла Ленд» посмотрела, наверное, полгода назад, когда мне уже все сказали, что нужно это сделать. И я посмотрела, мне тяжело далось, но при этом «Ла-Ла Ленд» — это ведь тоже не совсем мюзикл, да?
— Скорее музыкальный фильм.
— Там всё-таки главное не музыка, а ключевая линия. Сам сюжет фильма. А вот в «Гамильтоне» просто слишком много музыки. Там и построено всё на том, что они каждые 10 минут по три песни (так у меня в голове отложилось).
— Мне кажется, музыкальный фильм от мюзикла отличается тем, что если ты убираешь все сцены с песнями, он всё равно работает.
— Да, он всё равно работает. И «Ла-Ла Ленд» в этом плане меня подключил. Но я очень боялась, потому что в детстве не могла усидеть, когда было много песен. Может быть, это меня просто пичкали подобным.
— А ты смотрела какие-нибудь анимационные мюзиклы? Тот же Disney.
— Честно говоря, всё детство смотрела советское. Тот же «Голубой щенок», там все поют! Или мультфильм с Варежкой, когда девочка ходила, это просто убийственно. Я всегда на нём рыдала.
— Вернёмся к Пушкину. А что из его творчества больше всего тебя цепляет?
— В школьные годы мне не слишком был близок Пушкин. Помню, «Евгения Онегина» я прочитала и подумала, как же классно, что это написано в стихотворной форме и столько деталей. Когда я начала учиться, познакомилась с Дмитрием Петровичем Баком, и он очень культовый человек в плане литературы. И как-то на первом курсе мы очень много говорили о Пушкине, и он перевернул моё понимание литературы и поэзии. Но я помню, в детстве, классе в девятом, я прочитала стихотворение «Цветок» Пушкина. И до сих пор вспоминаю его, прокручиваю в голове, это просто какая-то судьбоносная штука.
Но Пушкин очень разный. Когда я начала сниматься в «Пророке», Юра мне показывал какие-то стихотворения, о которых я говорила: «Да нет, это не Пушкин!»
— С матом?
— Да, с матом! То есть, он настолько разный и порой какой-то дикий человек, и это меня изменило. Просто поразительно, что у него есть, условно, «Капитанская дочка», а есть стишки с матом. У меня сначала даже было ощущение, что это Маяковский. Ну правда, какое-то чудо. И у меня после съёмок полностью изменилось отношение к Пушкину. Я поняла на своём опыте, что это не так, как если я по Тверской иду и вижу бронзовую скульптуру, а что это был живой и очень крутой человек.
— А к поэзии в целом как относишься? Есть ли любимые поэты?
— Цветаева, Ахматова, Гумилёв, Левитанский.
— В будущем сериале «Урок» ты сыграла одну из учениц в классе, где герой Юры Борисова становится преподавателем. Расскажи, чего ждать от фильма.
— Планируется восемь серий. Это интересный экспириенс. Пока что очень сложно сказать, чего ждать. Мы и сами не понимаем, но было весело.
— Вы же снимали после «Пророка», верно?
— Прямо сразу после, да. В декабре закончили «Пророка», а в январе уже «Урок».
— Каково было снова встретиться с Борисовым на съёмочной площадке? Ведь у вас совершенно другие взаимоотношения в этой картине.
— На следующей площадке мы вообще другими встретились. Прошло мало времени, но мы вошли в новый проект так, будто два незнакомых человека. И в начале нужно было держать дистанцию, мы вообще не общались с Юрой где-то неделю, потому что так складывался процесс съёмок, что сначала мы снимали период, когда дети ещё не познакомились с учителем. И было важно выстраивать коммуникацию, которая нужна для работы. Это Юра научил нас такой крутой штуке.
Казалось, между «Пророком» и «Уроком» прожита целая жизнь, но всё правда было по-другому. Ты приходишь, и у тебя другая обстановка, другие люди, ты играешь другого человека, ты как бы тоже немножечко подстраиваешься под что-то иное. Помню, что мы на финальных сменах «Урока», только закончили, и Юра такой: «Блин, что-то я весь проект переживал, а вроде нормально получилось».
— Ты упомянула, что Юра давал какие-то уроки, которые ты впоследствии использовала на других съёмках. А можешь об этом немножко рассказать?
— Не то, что уроки. Просто Юра сам по себе — очень масштабный и глубокий человек. И когда ты сталкиваешься с какими-то большими людьми, ты неосознанно у них многое берёшь. А Юра всегда, особенно в «Уроке», был для меня авторитетом. Поневоле смотришь, как он работает. Очень классная штука была, когда мы гуляли вместе, а он вдруг говорил: «Стоп! Вот этого мгновения больше не будет». И есть какой-то прикол с заземлением, потому что ты начинаешь понимать, что жить надо ежесекундно, и это очень помогает в работе. Он буквально заряжает этой энергией, и ты что-то себе сама придумываешь, бежишь куда-то. Мне кажется, что дело в том, что он масштабный человек и чуть-чуть меняет всё вокруг себя.
— Недавно стало известно, что ты примешь участие во втором сезоне «Фишера». Расскажи о своей роли.
— Прикольно, что это совсем другая эпоха. И у нас очень хорошая команда. Мы снимаемся с Ирой Старшенбаум — она мой хороший друг. Нам весело, мы пытаемся что-то придумывать. Мне просто очень хорошо на площадке. Я получаю удовольствие.
Это прикольно и по жанру, и по способу подачи, и по героине, которую я играю, потому что я такого прежде не делала. Это немножко далеко от меня, но мне везёт. Я часто попадаю в проекты, где у меня есть как бы наставник, друг. Я так работала и с Юрой, и с Ирой. В такие моменты чувствую себя в безопасности, будто я под присмотром.
— А насколько для тебя сложно погружаться в другие эпохи?
— У меня не было такого проекта. Но вот в «Фишере», кстати, заметно отличалась речь. А в «Пророке» мы снимали как будто сегодня, осовременивали подачу и речь не состаривали.
В каждом проекте самое сложное — это речь. Потому что пишут разные люди, и пробовать вложить в себя эпоху — самое сложное. И нельзя сказать разговорные слова, современные, а иногда очень хочется, и из меня это вырывается. И приходится заменять их какими-то другими путями. У меня множество сцен, где я нахожусь в конфликте с сестрой и говорю что-то, и не употребить молодежный сегодняшний сленг, мне было очень сложно.
А я ведь никогда не учу текст, но если понимаю, что сцена эмоциональная, мне надо прочитать её раз пятьдесят, чтобы я запомнила, какие слова нужно употреблять. Особенно те, что не в моём обиходе. Это как пробы, например, в медицинские проекты — всегда безумно сложно, потому что всё должно быть точно сказано.
— Ты ещё упомянула, что это для тебя был новый опыт — сыграть в триллере. Есть ли какие-то жанры, в которых ты хотела бы сыграть?
— Недавно мне один знакомый режиссёр посоветовал посмотреть фильмы А24. Я подумала, что сняться в реально крутом фильме ужасов было бы прикольно. Но в России мы пока не дошли до этого уровня, и наши фильмы ужасов… Мы на пути, скажем так. Не уверена, что я хотела бы сняться в российском фильме ужасов.
На самом деле, плевать на жанры, но я бы хотела сыграть монашку, и прямо в монастыре пожила бы, очистилась. А ещё я бы хотела сыграть проститутку. Я пробовалась в «Фишере» на роль проститутки, но мне не дали такую возможность, меня утвердили на другую роль. Но я думаю, что всё-таки справилась бы с этой задачей, подготовилась бы как-нибудь. Так что пока такие два пласта, и, может быть, что-то ещё героическое — какую-нибудь супергероиню.
— Вернусь ненадолго к «Фишеру». Смотрела ли ты первый сезон?
— Да, я смотрела. Это очень хороший сериал, первый сезон реально зацепил. Помню, все его смотрели. Это было во время моего первого курса. Все тогда обсуждали Янковского, Бортич, Яценко. Это по-хорошему страшная работа. И финал какой! Я мало что помню, но что меня поразило, так это то, что мать маньяка в конце была за него. Это как в «Ребёнке Розмари», тоже недавно посмотрела, и вот этот конечный вопрос — а за кого ты, за своего ребёнка или за мир во всём мире. И страшный момент осознания, что ты всё равно за ребёнка.
— А как ты в целом относишься к тру-крайму? Интересны ли тебе такие криминальные истории?
— У меня мама любит такое. Мы с семьей часто смотрим детективы, и маме очень нравятся расследования. Даже игры новые, где ты что-то там подводишь на экране и смотришь, где и какие произошли преступления. Моя семья любит такое. Я тоже обожала до какого-то момента. Последнее время мне хочется чего-то постабильнее, и так хватает эмоциональных качелей в жизни. Пожалуй, сейчас не стала бы смотреть такое.
Арина Пырина
— А у тебя есть любимые какие-нибудь детективные истории? Назови топ-5.
— «Остров проклятых», «Молчание ягнят», «Прочь», «Семь» и пусть будет «Маяк».
— Как ты считаешь, тренд на такие вот криминальные истории и романтизацию преступников — плохо ли это?
— Не знаю, где тут романтизация. Мне кажется, это наоборот оставляет послевкусие трагедии и ужаса. Если человек романтизирует преступника, подключается именно к нему, то возникает вопрос — почему? Получается, что он ассоциирует себя именно с этим героем.
— Расскажи о своём театральном опыте. Тебя можно увидеть в Московском театре им. Пушкина в спектакле «Л.Е.С.» и в спектакле «Отцы и дети» в Театре Наций.
— Я шла в профессию и мне казалось, что я буду только в театре. Кино было в моей голове, но оно не казалось таким серьёзным. А вот в театре ты действительно делаешь то, что никто не может сделать. Но, наверное, у меня немножко поменялось к этому отношение. Сейчас я боюсь серьёзности происходящего в театре. Почему-то там кажется, что ты занимаешься каким-то великим делом, и что вот сейчас делаешь что-то большое, и все усердно готовятся к спектаклю. А может быть, именно поэтому так много спектаклей, которые не очень — потому что все слишком серьёзно к этому относятся. Ведь как говорил Табаков: «Весёленьким делом занимаемся», а тут наоборот.
Я сейчас выпускаюсь, и непонятно, как сложится дальше. Пойду ли я в репертуар или нет. Непонятно, как всё будет, но я боюсь театральной секты, если можно так сказать. Это когда для тебя самое важное — театр. Что ты обязательно должен играть в нём. Любую роль… И если у тебя встаёт вопрос — кино или театр, ты однозначно выберешь последнее. Ты не можешь отказаться, даже если играешь двадцатое дерево слева, ты всё равно должен приходить на все репетиции и придумать линию своему дереву, чтобы на последнем ряду смотрели только на тебя.
Это вселяет в меня ужас. У меня много знакомых сейчас только поступили в театры — кому-то везёт, кто-то получает роли, кто-то — нет, но переживают и тратят на это время все одинаково. И классно, когда у тебя есть несколько работ, от которых ты получаешь удовольствие. Но и мне повезло — у меня есть две работы, которые мне действительно нравятся. У меня нет театральной работы, на которую бы я шла и думала: «Сегодня снова надо там быть…» Но и Театр Наций мне дал понимание, что когда люди собираются и хотят творить по собственной воле, это очень круто. Ты получаешь от этого космическое удовольствие. Потому что ты правда этого хочешь.
— А в плане актёрской игры тебе сложнее в кино, сериалах или всё-таки в театре?
— Да везде одинаково. Я пока что не могу сказать, где сложнее, а где легче. У меня опыта с гулькин нос. Наверное, смогу ответить на этот вопрос лет через семь, когда найду какие-то ключи, которые работают. У меня их пока нет.
— В скором времени тебя ждёт ещё одна «пушкинская» роль — Людмила в «Руслане и Людмиле» с Рузилем Минекаевым. Что можешь рассказать об этом проекте?
— Это сказка. И мне это интересно по форме и по жанру. Мы же снимали пока только несколько минут. Я видела то, что получилось, и могу сказать, что это очень сложная штука в плане жанра. Когда тебе кажется, что ты ничего не играешь, ты всё равно это делаешь. В сказках такая тонкая грань, когда ты чуть-чуть делаешь больше — это полный провал. А когда меньше — тоже полный провал. То есть на органике тут невозможно выехать. Надо что-то придумывать.
Я не то что боюсь — я жду, когда начнутся съёмки, чтобы понять, как работать в этом жанре, потому что это не театр, где ты пашешь на сто процентов и там уже на важно, получится или нет, кого-то энергией ты уже зацепил. Важно понять это ощущение и что-то придумать, но сценарий крутой и партнер хороший.
— Сейчас в целом идёт бум киносказок в российском кино. Смотрела ли что-нибудь?
— Нет, у меня нет детей. Смотрела только какие-то отрывки. Но все говорят, что мы куда-то движемся. Недавно очень много слышала, что офигенная графика в «Волшебнике изумрудного города». Это немножко не мой жанр.
Алина Кувшинникова
— А расскажи о своих хобби напоследок.
— У меня нет хобби, сейчас всё в моей жизни связано с профессией. Я заканчиваю институт, стараюсь побольше работать, а на остальное времени пока не хватает. Да и у меня уже есть одно большое дело «для души».
