В основную конкурсную программу Каннского фестиваля 2021 года попал фильм Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе» — современная энциклопедия русской жизни с просроченными таблетками аспирина, новогодними утренниками и перманентной тоской. Драма с Чулпан Хаматовой, Семёном Серзиным и Иваном Дорном выходит в кино девятого сентября — самое время убрать в чемодан летние вещи и воспоминания, погрузиться в осеннюю гриппозность и честно взглянуть на предновогоднюю суету.
Нелинейное повествование сосредоточено на семье обычных Петровых из Екатеринбурга — старшего, его жены, сына — и их буднях, в которых смешивается банальное (вроде работы в библиотеке) с психоделическим (самоубийство друга-писателя, жестокость жены и появление взрослого Петрова на детском празднике). Петров — автослесарь, Петрова — библиотекарь, герои разведены, но объединены воспитанием сына и сексом. Зритель сам будто бы простужается, попадая с первых кадров в череду несвязанных событий, пеленающих разум.
Фильм Серебренникова сложно назвать каноничной экранизацией романа Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него»: скорее, это личное прочтение режиссёра с альтернативной расстановкой акцентов и дополнительным слоем визуальных метафор и смыслов, которых не было в книге. При этом, роман с фильмом отлично работают в паре: писатель закладывает иронию и этакую русскость в мысли и действия героев: «А ещё Петров растерялся. Как бы часто ни принимали его за наркомана, всегда это происходило неожиданно, и всегда люди говорили, что Петров — наркоман, с пугающей Петрова прямотой...»
Серебренников же шутит со зрителем через подсказки и надписи, раскиданные по всему хронометражу: так, когда писателю Сергею (Иван Дорн) отказывают в публикации книги, он досадно ругается на фоне стены, молчаливо отвечающей герою надписью «Увы». Отдельная заслуга — операторская работа Владислава Опельянца, который мастерски передаёт через снятые одним кадром сцены и продуманные визуальные концепции то гриппозное, ироничное и ужасающее настроение фильма. Потому особенно интересно наблюдать за этим симбиозом книги и кино: их можно смаковать по отдельности, но вместе они дают полноценную картину жизни семьи Петровых, такой обычной, но характеризующей всю Россию сразу. Причём не временную, сегодняшнюю, а вечную.
Сам Алексей Сальников в одном из своих интервью говорил, что не считает свой текст священным: писателю интереснее увидеть, как его роман понимает другой человек. И в этом случае вольная интерпретация режиссёра играет только на руку: если бы фильм не отходил ни на шаг от книжного повествования, зритель был бы занят поиском мелких несостыковок текста и кино. Тут же Серебренников скорее вскрывает новую глубину — честную, хотя и немного страшную. Она порой теряется в тексте за большим количеством иронии, которую зорко вычленяет писатель из будней русского человека.
Покоряют «Петровы» своей центровой темой Нового года. За последние годы мы привыкли, что киноиндустрия старательно клепает позитивные фильмы про всё это мнимое волшебство: франшиза «Ёлок», сказочные блокбастеры в духе «Последнего богатыря», тот же «Полицейский с Рублёвки. Новогодний беспредел». Все они бессознательно заставляют зрителя ассоциировать Новый год с чем-то обязательно хорошим и чудесным. Но даже внешне российские декорации не похожи на идеальные европейские: иронично смотрятся ветхие ларьки, украшенные старой мишурой и сопровождаемые песней Let It Snow. Утренники в детских садах совмещают самодельные костюмы зайчиков и лисичек с перегаром Снегурочки и Деда Мороза, в костюмах которых — взрослые, только имитирующие праздничное настроение.
«Петровы» же не боятся вскрывать всю ту предновогоднюю хандру, которая накрывает нас перед январскими, опустошает и постепенно убивает. Праздник же больше напоминает возрождение, которое мы переживаем под бой курантов, а не распаковку сундука с конфетами.
Авторское русское кино потому и самобытно, что очень точно чувствует эту трагедию простого человека. Ни в «Петровых», ни в других больших фильмах она не выливается в конфликт, не становится пиковой точкой, а существует перманентно и глубоко. Парадокс в том, что мы с этой хандрой не то что уживаемся — мы переживаем в ней сильные чувства, в том числе и радость, и наполненность, и даже счастье.
Такой калейдоскоп отражён и в жанре фильма: хотя в целом это больше драма, в ней есть и элементы хоррора, где кровожадная Петрова расправляется с надоедливыми поэтами; и чёрная комедия застолья в автобусе похоронного бюро; и фантастика в сцене обсуждения книги друга Петрова; и романтично-эротические сцены первых лет супружеской жизни; и тёплая мелодрама в детских воспоминаниях главного героя. Отсюда и некое смирение, инфантильность к происходящему: мы привыкаем, что нам где-то на подкорке всегда тяжело, даже если в реальности происходит что-то хорошее. Из-за разрухи и ветхости локаций, которые с детства нам показывают неидеальность жизни. Из-за серого климата, ставшего нам близким и оттого таким особенным.
Такими родными, хоть и неидеальными, кажутся детали из жизней простых людей. Кухонная философия с Игорем и Виктором Михайловичем выливается в разговор о греческих богах, политике и скрытых символах, подстерегающих нас в собственных инициалах (неслучайно же Игорь оказывается АИДом), надписях «День говно, и ты тоже», «До свадьбы не доживёшь», странных пассажирах автобуса. Даже просроченные таблетки аспирина, которые выдаёт Виктор Михайлович Петрову, отражают некую народную халатность.
Ещё один парадокс — уже не всего народа, а конкретно фильма Серебренникова — в том, что хоть нас всех и объединяет эта концепция внутренней трагедии, мы понимаем, что у каждого эта «гриппозность» своя. И через «Петровых» режиссёр показывает эту вариативность: в драме у главных героев свой собственный бред. Сам Петров (Семён Серзин) ностальгирует по детству, его преследуют воспоминания о жизни с родителями (их играют Варвара Шмыкова и Иван Ивашкин): колючий свитер, нагие по утрам отец и мать, наряженная заранее ёлка. К ним он возвращается, пьянствуя с подозрительными знакомыми, везя сына на утренник и банально возвращаясь домой. Он явно скучает по тем временам, и лучше всего состояние Петрова описывают строчки не случайно выбранного саундтрека OMYT от The Retuses: «Прекрасная жизнь, если ты мне когда-то приснилась, когда-нибудь снова приснись».
Жена Петрова (Чулпан Хаматова) выглядит сдержанной библиотекаршей, на деле же оказывается олицетворением жестокости и вакханалии: она готова растерзать и собственного сына, и жалких членов клуба «душных» поэтов, собирающихся в библиотеке по вечерам. Особенно ненавидит она мужей-насильников, которых кромсает в гриппозном бреду. Отдельную сюжетную линию режиссёр даёт Снегурочке (Юлия Пересильд), которой все мужчины кажутся голыми. Даже сосед общежития будто бы приходит к коменданту без нижнего белья в глазах героини.
При этом всё настолько хаотично в фильме, что сложно понять: существуют ли все эти люди вокруг Петрова на самом деле или это части его личности. Герой рисует комиксы о жизни своей жены, будто бы сочиняя её судьбу. И по описанию в книге, и по локациям в фильме, их квартиры — это близнецы. Сделано ли это для обобщения, чтобы показать универсальную историю русского человека? Или же это фантазия Петрова, в которой жена живёт в мире героя, а значит, и в похожей квартире?
Возможно, и несостоявшийся писатель Сергей, и сломленная Снегурочка, и жестокая жена — лишь нереализованные амбиции Петрова и стороны его распавшейся личности (об этом намекает и постер фильма). Скорее всего, это два разных уровня понимания истории «Петровых»: вы можете увидеть проекцию обычной русской семьи, а можете сконцентрироваться на внутреннем мире одного конкретного человека. Фильм не настаивает на одной трактовке, при этом одинаково хорошо у него получается раскрыть и ту, и другую.
Фильм Серебренникова сюжетно кажется парадоксальным, хаотичным, но на уровне ощущений он шокирующе понятен русскому человеку. Оттого такое авторское на первый взгляд кино, не собирающееся развеселить вас, становится одновременно массовым: слишком легко узнать себя в «Петровых», увидеть в череде психоделики и бреда собственную трагедию, укоренившуюся где-то глубоко. Так глубоко, что достаёт лишь свет петрового прожектора.
