Недавно подошёл к концу второй проект Евгения Сангаджиева (Happy End) «Балет» — история о вымышленном театре и его закулисье. Режиссёры и сценаристы любят углубляться в поэтический процесс: исследовать взаимоотношения в коллективе, рассматривать творческие ожоги, пытаясь отыскать эфемерную правду. Сериал Сангаджиева стартовал следом за «Актрисами» Фёдора Бондарчука, углубив зрителя в тему, и сразу собрал положительные отзывы. Мы посмотрели его и решили выяснить, чем релиз удивил публику.
В центре «Балета» — возвращение в Россию прославленного хореографа-провокатора Руты Майерс (в простонародье — Адамкуты). В 1984 году танцовщица, уезжая на гастроли, покинула СССР навсегда. Героиня построила карьеру в США. Но тут ей выпал шанс вернуться в Россию. Её задача — поставить современный балет и внести смуту в устоявшийся порядок вымышленного Национального государственного театра, в котором прослеживаются узнаваемые черты Большого.
Съёмки проекта длились три года. Изначально роль Майерс досталась Ингеборге Дапкунайте. Однако обстоятельства внесли коррективы. Место перешло Анне Сигаловой — известному хореографу. Сангаджиеву пришлось переснимать весь материал. Но это лишь сыграло проекту на руку. «Балету» была необходима холодная и уверенная Сигалова.
I.
«Дом на отшибе сдерживает грязь,
растущую в пространстве одиноком,
с которым он поддерживает связь
посредством дыма и посредством окон…»
Когда жизнь делится на до и после, в привязке меняются города, в масштабе — страны. Коммуналка сначала обрастает новыми жильцами, потом — мхом и сыростью. Её рушат. Громят до основания, пока ты стоишь напротив. Цел остаётся лишь фонтан возле подъездного развала, где когда-то обитала любовь.
Но вот открывается занавес. Ослепляют софиты. Гремят аплодисменты. Они настолько громки, что заглушают гул развалин сердца. Ты женщина. Балетмейстер. Рута Майерс (Алла Сигалова). У тебя премьера. Балет.
Перед тобой восторженный зал в одном из лучших театров Нью-Йорка. За тобой — ликующая труппа. Но стуки учащаются. Последний потолок сердца обвалился. Внутри ничего не осталось. Ты ненавидишь себя. Труппу. Балет.
На последнем звуке осмеливаешься на реплику. Скользишь улыбкой. Выдерживаешь паузу. А потом резко закрываешь постановку и разгоняешь артистов. Это пошло. Грязно. Пусто. Бестолково. Это не балет.
Но тут в жизнь врывается некий Игорь Корнеев (Фёдор Бондарчук), который и шекспировский монолог поддержит, и даже предложит работу в главном театре России. И вот мы снова вернулись к делению жизни, где в привязке меняются города, в масштабе — страны.
II.
«Глядят шкафы на хлюпающий сад,
от страха створки мысленно сужают.
Три лампы настороженно висят.
Но стёкла ничего не выражают…»
Евгений Сангаджиев, главный кукловод, начинает смело дёргать за ниточки и переставлять декорации. Светодиодный Нью-Йорк сменяется Москвой. Современный балет — классическим. Здесь всё строго, каждому в спину дышит дисциплина. Здесь нет места полуобнажённым телам в облигающих костюмах под цвет кожи, танцам на полу под красно-розовый светодиод, импровизации. Здесь выверен каждый шаг, каждое па, каждый волос в пучке танцовщицы. Здесь белоснежные пачки, пуанты, ровные спины и натянутые до предела струны.
Мы знаем Сангаджиева как режиссёра, стремящегося к правде. Возможно, к разоблачению, хоть это и слишком громкое слово. Как раз в «Балете» градус откровенности повышен. Если Happy End приукрашивает вебкам-индустрию, невольно акцентируя её сказочные стороны: мишуру кинки-пати и финансовое благополучие, то последний проект говорит о распаде и разрушении.
Наталья Лобачёва
Сангаджиев помещает зрителя в оглушающую тишину. Большую часть первого эпизода Рута Майерс молчит. Для неискушённого потребителя подобный ход покажется не выстроенной до конца драматургией. Но это не промах, а задумка. Героиня живёт танцем. Взаимодействует с миром через движение. Она ходит по Нью-Йорку и молчит. Гуляет по Москве и молчит. Даже с новым руководством она сохраняет дистанцию молчания.
— Каков замысел постановки?
— Ещё рано говорить об этом.
— Какой бюджет?
— Рано.
— Какие декорации? Костюмы?
— Тоже рано.
Рута не ходит на собрания, противодействует устоявшемуся режиму. Она отказывается ехать на машине до театра, ведь перейти дорогу можно пешком. Отказывается работать исключительно с примами, давая шанс остальной труппе. Отказывается делать классику.
Рута избегает руководства.
В частности — Пронина (Игорь Гордин).
III.
«Хоть, может быть, и это вещество
способно на сочувствие к предметам,
они совсем не зеркало того,
что чудится шкафам и табуретам…»
У художественного руководителя должен быть выверен каждый шаг. Схвачена каждая реплика, каждый жест. Он должен быть принципиален. Твёрд. Должен понимать, что балет — не столько искусство, сколько деньги.
У Андрея Пронина полноценная и счастливая семья — жена, сын и дочь. Но для него они — сотрудники театра, коллеги, подчинённые. Регалии преследуют даже дома. Они въедаются в кожу, становятся клеймом, выжженным раскалённым железом на сердце.
Пронин вроде бы босс. Он увольняет работников, меняет репертуар и ездит в театр только на мерседесе, пока другие, рангом поменьше, ковыляют на метро. Его слушаются. Знают. И вроде бы уважают. Однако на деле оказывается, что на Андрея давно наведён прицел. И выстрел может прозвучать в любой момент.
Над ним — директор театра, тот самый Игорь Корнеев. По направлению вверх — кто похуже. Туда лучше не соваться. А сбоку — приезд нашумевшего балетмейстера.
Не приезд, а возвращение.
Не балетмейстера, а Руты Майерс.
Той самый Руты, которая много лет назад покинула коммуналку, театр, Россию.
Помимо балета, на первый план сериала выходит любовь. Причём взрослая. Режиссёр очень красиво и трепетно показывает прошедшую связь Руты и Андрея, будто им снова по двадцать лет. Они бегают по питерским крышам, смеются и до умопомрачения зачитываются Бродским. Пожалуй, они живее и романтичнее всех остальных героев.
Сангаджиев работает с конфликтами. Его герои существуют в самом эпицентре эмоционального взрыва. Несмотря на семьи и команды, они одиноки. Пронин не может забыть Майерс. Та не может забыть Россию. Аня (Маруся Фомина), правая рука Руты, не может выбраться из семейного заточения нарциссичного мужа (Иван Бровин) и отдаться мечтам. Илья Пронин (Пётр Райков), сын Андрея, не чувствует себя свободным в творчестве, ограниченном рамками классицизма. И так с каждым героем. По нарастающей.
IV.
«И только с наступленьем темноты
они в какой-то мере сообщают
армаде наступающей воды,
что комнаты борьбы не прекращают…»
Кукловод Сангаджиев расставляет преграды, ловушки, капканы, стараясь обличить театр. За плечами режиссёра — «Гоголь-Центр». Место, которое славилось выходом за рамки, выстраивая новую классику. Евгений помещает в сугубо каноничный и консервативный мир театра адепта свободы — Руту Майерс, которая рвёт пачки и выбрасывает пуанты.
Знакомому с творчеством Сангаджиева зрителю может показаться, что первые эпизоды «Балета» сняты по классике — а-ля типичный проект о деятеле культуры в декорациях узнаваемых телеканалов. Как мастер, выпустивший откровенный проект о вебкаме, сменил вектор в сторону классического балета? Можно ли в принципе снять Большой стильно? Оказывается, можно.
Одну треть экранного времени Сангаджиев уделяет флешбэкам. Прошлое обыграно эффектом плёнки. Оно зернисто, шероховато, сурово, но при этом уютно. Да и персонажи «Балета» всё ещё живут в том, давно отошедшем мире. Они не закрыли гештальты, не проработали травмы и не вышли из безысходности. Они всё ещё боятся одиночества, которое несколько десятков лет ходит с ними бок о бок.
С первых минут возвращения в театр Рута встречает сопротивление. Ей не дают посмотреть всех участников труппы, кидая прим и прочих королевских особ. Но Майерс не боится. Она провокатор. Героиня публично заявляет об открытых пробах в свой спектакль. Мероприятие поражает администрацию, руководство, прессу. Возможно, даже саму Руту.
Ещё одна ловушка Сангаджиева — манипуляции. Он продолжает ставить Майерс капканы, пусть даже эмоциональные. Команда балетмейстера остаётся без зарплаты. Танцоров пытаются заманить в основную труппу, исключая из других постановок. Порой героине приходится жертвовать гордостью ради общего блага. Именно этому её и учит Россия.
V.
«Что ей торжествовать причины нет,
хотя бы всё крыльцо заняли лужи;
что здесь, в дому, ещё сверкает свет,
хотя темно, совсем темно снаружи…»
В отличие от «Актрис», «Балет» выворачивает театральное закулисье наизнанку, показывая все швы и каждую вытянутую ниточку. Что такое Большой? Место, где игристое продают в три раза дороже реальной стоимости. Место, где бокал просят оплатить наличкой. Место, где всё выливается в карман. Кому угодно, главное — не труппе.
Это место, где во все постановки пропихивают «своих», вычёркивая из списков самородков. Место, спрятавшее потенциал в доспехи классики. Место, которое боится снять железо.
Сериал Бондарчука лишь приспускает занавес. Сангаджиев снимает его полностью. «Актрисы» в большей степени показывают изнанку межличностных взаимоотношений, а не творчества — переживание смерти, поражения, успеха. Возможно, именно в «Балете» тема отыгрывается до конца.
Сангаджиев стирает границы. Топчет рамки. Показывает плохой танец в первой серии, доведённый до приличного в последней. Он апеллирует Бродским.
«Балет» — сериал, где всё живо. Особенно боль.
В тексте использованы фрагменты стихотворения И. Бродского «Окна».
Алина Кувшинникова
