В 1987 году, 35 лет назад, состоялась премьера первого «Восставшего из ада» (Hellraiser) — культового хоррора Клайва Баркера о сенобитах, «демонах боли», вызываемых при помощи загадочной шкатулки. В момент выхода фильм был воспринят неоднозначно, но со временем стал классикой — и, как часто бывает, основой для бесконечного цикла плохих сиквелов, эксплуатирующих центральную идею. Кинокритик Иван Афанасьев постарался разобраться, в чём фишка сенобитов и их лидера Пинхеда и почему именно они, будучи далеко не главными персонажами фильма, стали его изюминкой.
Вы никогда не задумывались над тем, почему нас порой так привлекают фильмы, в которых изображено насилие в гротескной форме? Все эти кишки наружу, оторванные куски плоти, отсечённые части тела и кровь, льющаяся ручьём. Думаю, вы согласитесь, что увидеть нечто подобное в реальной жизни было бы, мягко говоря, весьма неприятно, будь всё это даже просто бутафорией и не по-настоящему. Но на экране телевизора (кинотеатра/компьютера) всё выглядит иначе. Представьте себе эту картину со стороны и с другим человеком: заходите вы, значит, в комнату, а ваш знакомый смотрит за тем, как один человек, возможно, с лицом, истыканным гвоздями, прокручивает сквозь гигантскую мясорубку, превращая в кровавую кашицу другого человека. Нет ли в этом элемента… вуайеризма? Эдакого постыдного удовольствия от наблюдения за чем-то запретным?
Возможно, именно этим вопросом задавался Клайв Баркер, когда создавал «Восставшего из ада». Кстати, промежуточное название фильма было созвучно рассказу самого автора — «Связанный с адом» (продюсер фильма Кристофер Фигг предложил режиссёру сменить его). А первоначальное, рабочее название и вовсе залихватски отражает всю его, так сказать, суть — «Садомазохисты из загробного мира». Думаю, никто не будет отрицать, что самая яркая часть фильма — это сенобиты, загадочные существа из ада, «демоны для одних, ангелы для других». Парадокс, кстати, в том, что под «восставшим из ада» подразумевается Фрэнк (Шон Чэпмен), центральный персонаж оригинального фильма, которого его экс-любовница Джулия (Клэр Хиггинс) пыталась вернуть из преисподней, куда его забросили адские чудовища — в последующих сиквелах его уже не было. Потому что сама идея сенобитов оказалась очень удобной для эксплуатации: в сиквелах Пинхед и его друзья стали единственной яркой частью (да и то не всегда).
Почему же зрителю так полюбились эти дикие ребята, все истыканные разнообразными железками, так или иначе деформирующими их собственную плоть? Возможно, нас поражает то, как они спокойно переносят страдания, причиняемые им собственной физиологией. Тут кроется ответ, почему многим из нас в принципе нравятся антагонисты хорроров: вы сейчас вспомните с ходу, как звали жертв Фредди Крюгера? Едва ли, зато его имя вам вспоминается очень легко: он харизматичен, он могущественен, в нём есть загадка и он не боится боли. Все эти качества присущи мужчинам в традиционной, патриархальной системе ценностей: пред ними мы часто преклоняемся и их же боимся. Поэтому чаще всего в классических хоррорах антагонисты были мужчинами: Фредди Крюгер, Джейсон Вурхиз, Майкл Майерс, Кожаное Лицо, Человек-волк… А если это не мужчина, либо существо неопределённого пола, то это делает её/оно ещё могущественнее: вспомните, хотя бы, «Кэрри» или «Челюсти».
Фишка Пинхеда и его товарищей была в том, что с ходу визуально их пол/гендер определить было не так-то просто. Особенно ярко это выражено в оригинальном рассказе Баркера, где Инженер (первоначальное имя монстра) был существом с андрогинной внешностью и хрипловатым женским голосом. В итоге Баркер позвал на роль Иглоголового своего друга и коллегу по театральной труппе The Dog Company Дага Брэдли — он в итоге стал каноничным Пинхедом в кино. Кстати, хочется здесь сразу сказать тем, кто ругается, что в новом «Восставшем из ада» на роль Жреца Ада взяли транс-актрису Джейми Клейтон — вы поступаете глупо, когда кричите про «не канон». Во-первых, это более чем канон (см. выше про внешность Пинхеда по тексту книги). Во-вторых, Баркер лично одобрил такой ход: он много разговаривал с режиссёром Дэвидом Брукнером и всецело поддерживал его наработки.
И самое важное — Пинхед должен был быть таким изначально: Баркер немало говорил о том, что сценарий несколько раз переписывался под давлением продюсеров, которых смущала чрезмерная откровенность и провокативность фильма. Например, сцена с половым актом между Фрэнком и Джулией была гораздо более эротичной и жёсткой. Позже Баркер даже жаловался, что ему не позволили оставить в фильме шлепки по заду Джулии — «Бог его знает, где они, эти шлепки, но в фильме их нет». БДСМ — неотъемлемая часть сенобитов: сама идея демонов, не видящих разницы между удовольствием и болью, пришла в голову режисёру после посещения лондонских садо-мазо-клубов. Так же ему пришлось значительно сократить сцену, в которой Фрэнк «убывает» в ад повторно: в оригинале процесс разрывания его на куски цепями выглядел гораздо более подробно. Учитывая, какое удовольствие он при этом испытывает (вспомните его лицо перед смертью), очевидна проводимая параллель между болью и удовольствием.
Короче говоря, так как даже по нынешним меркам «Восставший из ада» фильм, мягко говоря, экстравагантный, можно легко представить, почему в Лондоне времён консервативного правительства Маргарет Тэтчер идея сделать демона-садиста ещё и бесполым была обречена на провал. Между тем, есть мнение, что именно мужской пол Пинхеда стал причиной, почему «Восставший из ада» довольно быстро превратился в B-movie, после постыдной четвёртой части и вовсе перебравшийся из кинотеатров на DVD и видеокассеты. Владыка Ада из импозантного «министра боли и страданий» превратился в токсичного мужика, который метался от роли стереотипного маньяка к образу судьи с функциями палача и тягой к насилию. Так что нивелирование его гендерной идентичности лишь вернуло ему первоначальный смысл.
Фишка сенобитов именно в том, что в первом фильме они не имели конкретной роли, а просто были исполнителями некой верховной воли, эдакими чиновниками, задача которых, как конвоиров, отправить сбежавшего из ада грешника обратно. То есть они как стихия. Для них нет разницы между жизнью и смертью, как и между удовольствием и болью. При этом Пинхед во второй части проявляет некое подобие эмоций и даже человечности, оставляя в живых девушку-аутистку Тиффани, которая оказалась жертвой в руках доктора Чаннарда и Джулии из первой части и вызвала сенобитов против своей воли. Возможно, в том числе стремление дать демонам индивидуальность и характер сыграло злую шутку: харизма Пинхеда в первом фильме хаотичного толка, а не персонализированного. Попытка наделить его и сообщников «характерами» и обрекла серию на уход в треш.
Сенобиты нужны, чтобы причинять боль — без причины, повода и смысла. Просто такова их природа. Когда мы хотим заняться сексом, то не ищем ничего из этого: мы просто занимаемся им и всё. Для слуг ада боль и секс — это одно и то же: и в том, и в другом есть что-то от акта насилия, и в данном случае это совершается по определённой договорённости. Взял в руки шкатулку-головоломку, покрутил-повертел — и вызвал зондеркоманду, которая удовлетворит твою тягу к острым ощущениям, последним в твоей жизни, но не последним в твоей смерти. Примерно то же самое происходит во время просмотра «Восставшего из ада»: ты добровольно соглашаешься на одно из самых диких и безумных зрелищ в кинематографе, и не жалуйся потом, сам хотел этого удовольствия. Как сказал бы сержант Барнс из «Взвода»: «Shut up and take the pain!»
