Писательница Надя Сова известна по «Ладному циклу» и книге «Станция Лихо» о простой студентке, случайно уснувшей в метро и попавшей в мир, полный нечисти и опасных созданий. Недавно у Нади вышла третья книга цикла — «Сквозь туман меня не видно», поэтому мы пригласили её в гости и обсудили новое произведение, страшные сказки, славянскую мифологию и трудности, с которым сталкивается каждый начинающий писатель.
— С чего начался ваш творческий путь?
— У меня было два этапа. Первый — седьмой класс, когда я училась в музыкальной школе. Тогда моя знакомая Тоня писала фанфики по «Шаману Кингу», я подумала: «А что, так можно было?» И тоже решила писать. Но мне не понравилось, потому что я не знала на тот момент, что такое канон. Написала свой фанфик по «Гарри Поттеру» — получила по шапке, обиделась, плюнула на это дело и стала заниматься чем-то своим. Второй этап — Литературный институт, куда я поступила и где тоже что-то писала. После него был перерыв в четыре года, а потом я накатала «Станцию Лихо». Это длинный путь, не могу сказать, что была какая-то одна отправная точка. Возможно, как раз моё общение с Тоней, а дальше как снежный ком покатилось.
При этом была вероятность, что я вообще никогда не буду писать и издаваться. Когда попадаешь в эту индустрию, [Надя работает в издательстве «Росмэн» — ред.], у тебя начинают иначе мозги работать. Но мне безумно хотелось рассказать о своём мире, поэтому я пошла в ва-банк в своё же издательство и отдала рукопись на конкурс Новая детская книга.
— Получается, учёба в Литературном институте повлияла на ваше творчество?
— Есть статистика: очень мало людей после Лита потом реально пишут. Со своего курса только я издаюсь. Знаю, есть ребята, которые выкладывают зарисовки, но то, чем мы болели в институте, не дошло до публикаций. Лит может сломать или полностью отбить охоту писать, а может показать, как писать не надо.
В школе я была достаточно забитым ребёнком, меня держало только моё творчество. Не думала тогда ни о каких ограничениях. В же Литинституте же сказали, что фэнтези – низкий жанр, и в дипломе его не будет ни у кого и никогда, на что я подумала: «Ладно, буду пытаться писать какую-нибудь чернуху». Не получилось, как бы я ни старалась. Для себя я исследовала жанр магического реализма, писала в стол. А на обсуждения приносила то, что хотели видеть.
На пятом курсе я принесла мастеру текст, который потом стал моим дипломом. Текст написанный в жанре фэнтези. Мастер тогда у меня спросил: «А почему вы раньше этого не показывали?», а я ответила: «Вы же сказали, что фэнтези нельзя, но я все равно писала».
В этом плане я, конечно, благодарна институту за то, что знаю о литературе и критике. Хотя выходишь ты оттуда совершенно другим человеком. Сейчас, кстати, я эту работу переписываю, и она станет моей четвёртой книгой.
— В Лите вы написали рассказ «Белые мухи», он как-то относился к Ладному миру?
— На тот момент нет. У нас в институте были семинары, где каждый вторник обсуждались тексты. Один раз в год ты обязан был принести свой новый опус на обзор всему курсу и мастеру. Я себя всегда ставила на конец года, забывала об этом, а потом за ночь писала текст (уже тогда я писала в дедлайны!).
И вот мне нужно отправить рукопись на обсуждение. Я понимаю, что у меня нет никаких идей, лихорадочно начинаю думать, что можно написать. Безуспешно.
Ночью мне снится сон, очень странный. Я просыпаюсь в метро. Мигает какая-то красная лампочка, какие-то мужики кричат (или не мужики, мутные личности), и мы куда-то бежим, что-то взрывается, всё быстро происходит. Я проснулась и подумала, что прикольно было бы это прописать в рассказе. Получился он ужасным, логика напрочь отсутствовала.
Сейчас «Белые мухи» — это основа «Станции Лихо». Но тогда в институте рассказ не приняли, буквально обругали, и я о нём забыла. Спустя годы решила вписать его в Ладный мир. Тогда родилась фраза: «Есть три входа в Ладный мир: через смерть, через сон и через туман». В «Станции» описывается два входа: через смерть и через сон.
— Расскажите о Ладном мире: что это такое и из чего состоит?
— Если обобщу, то расскажу спойлер к четвёртой книге, потому что там даю исчерпывающий ответ как вообще Ладный мир появился. Если по-другому, то для меня это ответ на вопрос: «А что, если фольклор, в котором мы живём, станет частью нашей жизни?» Например, мы сидим в офисе, а за батареей шелестит кикимора, потому что тряпку какую-нибудь не выкинули, мысль нехорошую принесли, и она там зародилась. Или ты идёшь по улице и видишь, как злыдень-переруг устроил свару в автобусе: люди и не собирались между собой ругаться, но поссорились, потому что сидит рядом чертовщина какая-то и тыкает в них палочкой. Мне было интересно это гиперболизировать, насытить своими образами и превратить в нечто объёмное. Почему всё это есть и в Ладном мире, и в нашем, будет объясняться дальше.
— Расскажите подробнее о «Станции Лихо».
— Как я и сказала, книга вышла из рассказа «Белые мухи» и нескольких кусочков, которые тоже вошли в «Станцию». Почему, например, я в принципе поселила лихо в тексте: события происходят в районе Гольяново, станция метро Щёлковская. Там я закончила общеобразовательную и музыкальную школы, там прошли 17 лет моей жизни, и периодически я приезжаю туда к бабушке. Там же находится самый длинный отстойник метро на данный момент, где-то полкилометра. Даже когда уходишь за несколько кварталов, всё равно чувствуешь, как под ногами проезжает поезд.
В какой-то момент я шла с работы к бабушке в гости и почувствовала, как вибрирует земля от того, что там внизу едет состав, хотя я была достаточно далеко от станции. Тогда пришла мысль: «Ого, там, наверное, что-то живёт, какое-то чудовище!» Вообще лихо в сказках — это квинтэссенция беды. Об этой нечисти есть всего две сказки, и ничем хорошим они не заканчиваются. У меня его образ в книге не совсем традиционный: это не бабка одноглазая, а огромное чудовище , что может быть выше домов или дедом с огромными ногами-лыжами и синим вываливающимся изо рта языком.
Плюс у меня лежал недописанный рассказ о девочке Норе, очень нравился ее образ, тоже хотелось его использовать. Потом в какой-то момент у меня родился рогатый ворон, и я его тоже туда поместила. И благодаря тому, что я много тусила с «бессонными», засунула в текст и волонтёров «Бессонницы». Так получилась гремучая смесь под названием «Станция Лихо».
— Вы говорите, что был трудный период, когда всё рушилось. Похоже на героиню Яну. Как складывался её образ?
— Я и правда сначала писала её с себя, но по ходу сюжета уже абстрагировалась от персонажа. Яна стала кусочком моего прошлого, но не мной. Да, я была тоже забитая, у меня не было друзей, но то, как Яна реагировала на какие-то события… я бы поступала иначе. В каждой героине моих книг есть кусочек меня.
— Ладный мир тесно связан со славянской мифологией и фольклором. Откуда появилась ваша любовь к нему?
— Из детства. Самая первая книга, которую я прочитала, была сборником сказок — книжка 1976 года пыльная и с жёлтыми страницами. Я её много раз перечитывала в детстве и до сих пор иногда некоторые сказки читаю. Мне всегда это было близко и интересно. Когда мы в Литинституте изучали старославянский язык, мне безумно нравилось всё, что там рассказывали профессора: и историческую грамматику, и древнерусскую литературу (оценки были так себе, но это вообще не важно). На элективных курсах мы и Велесову книгу обсуждали — я писала исследование на эту тему в рамках курса.
Вообще, всё, что касается фольклора, меня безумно восхищает и вдохновляет. Например, если наши бренды используют фольклорные элементы, я к себе это обязательно тащу. У меня много в гардеробе таких вещей.
— «Станцию Лихо» вы отправляли в «Росмэн» под псевдонимом. Ваши коллеги не знали, что читают вашу рукопись, но она их зацепила. Почему решили не раскрывать своего имени?
— Отправила я его под псевдонимом, потому что хотелось, чтобы коллеги увидели сначала текст, а потом уже узнали автора. Рукопись читается анонимно, но когда принимается решение, кто идёт дальше, видят, кто прислал. Общее мнение коллег было: рукопись интересная, но аннотация — кошмар, из-за аннотации хотели сначала вообще зарубить текст. Но что-то все-таки зацепило, оставили. Сейчас с каждой своей аннотацией я прихожу в редакцию и говорю: «Коллеги, пишем вместе, я тут профан!»
Когда уже выяснилось, что я в лонг-листе, решила, что надо раскрывать себя и дальше идти под своим именем. Было много радости и удивления у коллег.
— Но сначала была рукопись «Сновичи». Вы тоже отправляли её на конкурс, но получили отказ. О чём была книга?
— Я тогда ещё училась в институте, отправляла «Сновичей» на конкурс два раза, и оба попадала в лонг-лист. Дальше не проходила — и слава богу! Это был очень сырой текст, непонятный. Сейчас я его перерабатываю. Хорошо, что я уже с опытом работаю над ним, текст очень сильно вырос с тех пор с точки зрения объёма и персонажей, наполнения сюжета. Важно добавить, что это рабочее название, оно скорее всего изменится.
По сюжету — есть люди, которые попадают в Ладный мир через сон, их как раз зовут сновичи. В старой версии был целый школьный класс, который периодически проваливался в сон в разных местах. Сейчас я это перерабатываю: курс студентов попадает в сон не по своей воле. Есть мастера, которые их туда специально отправляют. В сон сновичи попадали всегда, но никогда это не контролировали, однако потом научились. И в Ладном мире это один из плохих знаков. Например, в «Станции Лихо» появление самого лихо было плохим знаком для мира. Эти знаки постепенно собираются и к четвёртой книге накапливаются до катастрофы.
— У вас был перерыв в писательстве около четырёх лет. Как справлялись с отказами и находили силы продолжать?
— Иногда кажется, что я тогда на дзене отказы воспринимала. На самом деле, я выжирала мозги и друзьям, и родителям: «Да блин, вот у меня с текстом опять не вышло!» Сейчас понимаю, что лично мне не столько нужно было больше работать, сколько моему миру нужно было больше времени, чтобы заинтересовать читателя.
— А что посоветовали бы начинающим писателям, которые сомневаются в себе и своих работах?
— Продолжать работать. Отказы будут всегда. Они при этом не будут касаться тебя непосредственно, мол, ты какой-то плохой писатель, нет. Может твой текст слабоват или не попал в конкретную нишу. Просто нужно продолжать. У тебя нарабатывается опыт, формируется насмотренность, всё больше понимаешь, как живёт и работает этот мир и твой текст в принципе, на какого читателя он ориентирован. Сейчас позиция «Я писатель, а не маркетолог» уже не работает. Ты должен понимать, что и для кого пишешь. Некоторые со мной могут не согласиться, но, работая по обе стороны, я вижу, что такой подход выигрышнее.
— Недавно у вас вышла третья книга цикла «Сквозь туман меня не видно». Расскажите о ней.
— Идея родилась достаточно давно, тоже из сна. Мне приснилось, что мы с подругой поехали на море и там поругались. У нас не получилось заселиться в гостиницу, в которую мы хотели, нашли другую. Пока я с кем-то общалась, услышала, что подругу похитили и идут за мной, только начинается экшен — и я просыпаюсь. Будильник — самый злобный разрушитель атмосферы. Я никак не могла забыть этот сюжет. Подумала — надо его прорабатывать. Так у меня появились две подруги — Дарина и Агата. Дальше я поняла, что классно было бы вписать их в Ладный мир. Потом у меня родилась легенда о человеке, который был неудачно влюблён, остался в тумане и стал медведем. Так две сюжетные ветки стали объединяться в «Туман».
Я с самого начала знала, чем закончится ветка Дарины. Но на старте у меня вообще не было Миры и Мангуста — они появились, когда я села писать текст и мне стало не хватать героев и объяснения: почему странная секта пытается принести в жертву 21 девушку. С чего? Постепенно появилась Мира, образ молодой ведьмы, которая никак не может вырваться из города. То, что случилось у неё в прошлом, я тоже не планировала делать. Точно знала, чем всё закончится: почему есть полностью закрытая сюжетная ветка, а есть ещё и открытая, которая будет завершена в четвёртой книге. Не все читатели, это, кстати, поняли. Им нужен конкретный конец со всеми героями. А конец — это смерть. Хотя, не всегда.
— Сейчас популярностью пользуются серии об одном герое, однако в «Тумане» персонажи не связаны с первыми двумя книгами. Почему вы выбрали такой путь?
— Мне так интереснее. Технически у меня есть динамика мира. Что-то тянется через все книги. Но подобно разному входу в Ладный мир, я даю разные точки зрения для читателя. Где-то это постап и спальные районы, где-то знойное лето, где-то морской пляж. И на первый взгляд кажется, что нет связи третьей книги и моих первых двух, однако внимательный читатель нашел все пасхалки. Мне не раз писали ребята из фандома, что они пошли перечитывать «Бессмертник» и «Станцию», потому что нашли упоминания событий тех историй. Так постепенно складывается пазл всего мира.
Я отдаю себе отчет, что такой подход не всем понравится. Читатель любит конкретику, недомолвки его могут раздражать. Но именно так правильно рассказывать про Ладный мир.
— Как будет развиваться Ладная вселенная?
— Я уже точно, сколько всего книг будет, чем закончится вторая и третья арки. Но рассказывать не могу. Каждый раз будет всё хуже! *смеётся*
— В одном из интервью вы сказали, что «каждый автор должен писать о том, что у него болит». Как это отражено в вашем творчестве?
— Я действительно пишу о том, что у меня болит. В «Тумане» я прописывала свою разрушенную дружбу. Когда говорят про расставания, имеют в виду, что любовь закончилась. Но дружба тоже заканчивается, и порой очень болезненно. Мы с подругой дружили 12 лет, а потом просто перестали общаться. Я очень много на эту тему рефлексировала, хотя понимала, что нам обеим это нужно было: мы друг друга не чувствовали и не понимали. И в «Тумане» я хотела прописать, что у девочек дружба разладилась. Но события в книге не поспособствовали этому, подруги наоборот друг за друга цепляются. Я в текст отдавала все свои страхи и переживания по поводу дружбы и одиночества. Ветка Миры и Мангуста тоже об одиночестве, точнее о том что человек не видит рядом поддержки.
В «Бессмертнике» я выписывала героиню, которая борется со своими комплексами: Норе нужно было принять себя. Это то, чем я занималась четыре года, когда не писала.
— В ваших книгах есть разная нечисть из славянской мифологии, но нет богов. С чем это связано?
— Это я сделала умышленно, потому что наш пантеон не до конца сформирован. Я беру фольклорное магическое сознание и бытовую магию. На этой основе собираю собственный мир. У меня есть Великое Древо — дуб и центр мира, есть кот-учёный, но не совсем и есть его помощницы — столетницы. Есть люди, которые следят за порядком — это стража. Встречаются просто колдуны — знатки, конечно, живут обычные люди, да и бещ нечисти никуда.
Когда я создавала мир, чётко для себя решила, что у меня не будет Перуна, Велеса и прочих. При этом, так как мир у меня современный, могут возникнуть карты таро, камни и знаки какие-нибудь. Та же самая Мира, живя с фольклорным сознанием, спокойно может картишки раскинуть, потому что то, во что ты веришь, обретает силу. А славянские боги — не очень проработанная тема, в отличие от скандинавских, греческих или египетских. У нас возникали боги в разных местах, но пришла новая религия и получился религиозный синкретизм, обряды церковные и языческие переплелись. А в наше время намешалось еще больше всего.
— Какие существа из славянской мифологии ваши любимые?
— Те, с которыми работаю прямо сейчас! Мне безумно нравится качица, которую я использовала в «Тумане». Нравится витари — огромная птица с кинжалами в крыльях из «Станции Лихо». Кикимора достаточно частый образ. Она очень подвижная, поэтому можно её везде засунуть. В ту же самую «Пятёрочку», в которой, возможно, живёт кикимора и от которой избавиться не могут, поэтому там постоянно так дико воняет.
— А как выбираете место действия в книгах?
— Что больше всего отражает сюжет, то и беру. В третьей книге это собирательный образ. Город, куда героини приехали, — это мои воспоминания от путешествия в 2007 году в Феодосию с братом и мамой. Запомнились рыночные ряды, где стоят и кричат: «Подходите, мы вас поселим, накормим, куда-нибудь увезём и не факт, что привезём». Отель, похожий на Горки, движ у моря, куда мне было нельзя, потому что я была маленькая. Белое небо из книги — это мы куда-то ехали и увидели гостиничный комплекс в лесу. Помню, что он был белый, огромный, красивый, отсюда и название. Стекла только в нем не было. Это я уже придумала себе свой комплекс.
Конкретное место в книгах я никогда не называю, но можно понять, что «Станция» и «Бессмертник» происходят в Москве. Конкретные районы легко узнать. Например, события «Станции Лихо» идут из Гольяново в Измайлово, потом герои едут по МКАДу, где в стороне есть комплекс с высокими заборами и одинаковыми домиками — туда я поселила восстание. Это все считывается, а вот по «Туману» конкретно понять нельзя. И это тоже умышленный ход. «Сквозь туман меня не видно» — это и название, и место, и персонажи, и события.
— Вы недавно ездили в Карелию. Будет ли книга, связанная с этим местом?
— Я хочу! Место очень красивое. Единственное, я не собрала ничего интересного с точки зрения фольклора, только с точки зрения психологии людей. Скорее всего, я сама напитаю места, в которых была. Я ведь попала на Валаам, мы были на шхерах, я покаталась на сапах, поругалась с гидом. К сожалению, с организацией тура мне не повезло, но думаю, что тоже это в текст спрячу, потому что если меня эта ситуация до сих пор не отпускает, значит, нужно отдавать в слова.
— Что вас вдохновляет?
— Всё подряд! Музыка: я очень много слушаю нашей отечественной, даже маленьких исполнителей. Мне безумно нравится, когда слушаешь трек, и буквально одна фраза промелькнёт и зацепит. Например, есть охота и она выросла из фразы: «И у невидимых границ застыли стаи мёртвых птиц». Так у меня родился образ, что ты смотришь в окно, а там в небе висят чёрные птицы. Люди вдохновляют: так у меня родился потрясающе интересный образ колдуньи с тяжёлой жизнью. Могут коллеги вкинуть какую-то фразу, которая зацепит. Так, история с арками закрылась сама, когда услышала фразу: «А никто не хотел поле срубить?» (полностью скосить). И я такая: «Почему мне эта мысль в голову не пришла?!» И всё стало накручиваться одно на другое.
— Недавно ваша сказка «Косточки-колючки» вышла в сборнике рассказов от авторов славянского фэнтези. Расскажите поподробнее о произведении и проекте в целом.
— Я не ожидала, что проект будет таким масштабным. Мне написали «Строки» с предложением написать ретеллинг. У меня есть принцип: романы я пишу исключительно для наших, а вот рассказ не в рамках Ладного мира могу с кем-то другим. Строки предложили список, а там «Крошечка-Хаврошечка». Сказка, которую я с детства люблю и ненавижу. Единственная, с которой реву всегда! Я её ещё раз прочитала, поревела и поняла, что очень хочу сделать ретеллинг именно на неё, чтобы как-то для себя проработать вот эту вот историю с постоянным желанием пореветь над ней. *смеётся*
Это была единственная сказка, которую я обсудила с братом. Я писала рассказ, ничего не получалось. Точно знала, что в сказке должен быть образ черепа на ржавой трубе, который я видела у соседей на даче. Правда, у них козлиный, а в сказке — коровий. Хотелось, чтобы героиня опять прошла через трёх сестёр. Постепенно родился сюжет. За два дня до сдачи я удалила весь текст и написала заново.
Много чего туда не вошло, поэтому однажды я, возможно, напишу из этого большой роман. Мы с братом обсуждали, что сёстры могли просто защищать Хаврошечку от коровы, потому что нормальные люди по ночам в ухо корове не залезают! *смеётся* При этом образ коровы в нашей мифологии — про материнство и очаг, а мне хотелось его перевернуть. Вообще, это единственный мой текст, который хорошо закончился.
— Я правильно понимаю, вы хотите написать роман вне «Ладного» цикла?
— Да, у меня есть идея дилогии вне цикла. Ещё хотелось бы сделать более широкий ретеллинг и вписать туда этих сестёр... Но это ещё очень не скоро.
— Помимо писательства вы занимаетесь рисованием и как-то упоминали, что хотели бы создать комикс. Планы не поменялись?
— У меня есть наработки и идея, но до комикса пока добраться никак не могу. Мне не хватает навыков, чтобы, например, пейзаж интересный нарисовать. На одних летающих головах далеко не уедешь! Может быть, напишу сценарий, а по нему нарисуют комикс.
— Сейчас многие авторы работают в сеттинге славянской мифологии. По-вашему, с чем это связано?
— У авторов, с которыми я общаюсь, тоже есть этот интерес к месту, где мы живем. У кого-то это может быть связано с тем, что мир закрылся в ковидные времена, и человек решил посмотреть, где он находится. У кого-то с тем, что всю жизнь рядом находилось что-то непознанное. А кто-то мог просто услышать что-то интересное.
Например, когда ты не знаком с понятием былички [жанр устного творчества, рассказ «очевидца» о встрече с нечистой силой — ред.] и тебе рассказывают о нём, хочется узнать больше! Какие есть былички, как отличаются от места. Например, в Карелии одни, в Ижевске другие. Так начинаешь всё вокруг себя аккумулировать. Это интерес к чему-то своему, родному. Появляется желание показать массовой аудитории, что у нас тут тоже интересно, ничуть не хуже.
— Каких авторов, пишущих в сеттинге славянской мифологии вы читаете? Знаю, что вы сотрудничали с Ульяной Черкасовой.
— Да, Ульяна Черкасова с её циклом «Золотые земли». Ещё Дарья Бобылёва и её потрясающие работы с фольклором. Татьяна Мастрюкова классно работает с фольклором и жанром быличек — она пишет на возраст 12+, но ей зачитываются все. Есть Евгения Некрасова и Ольга Птицева. Оля тоже интересно использует фольклорные образы, например в книге «Там, где цветёт полынь» и в ее дилогии «Сёстры озёрных вод».
Ещё я читаю исследования, собираю вокруг себя книжки северного фольклора, люблю Криничную и Христолюбову.
— Один из ваших любимых авторов — Терри Пратчетт. Чем он вам полюбился и какие книги запали в душу?
— Я обожаю цикл о Тиффани Болен, всегда его советую. Это то, куда мне хотелось бы прийти с точки зрения сюжета, работы с магией. Нравится, как там всё построено. Образы, которые он использует, колдующие ведьмы. Ну и нас очень классные переводчики, чувствуется работа со словом автора.
Много читала Терри Пратчетта. Впервые познакомилась с ним с фильма «Цвет волшебства», потом прочитала книгу. После смотрела и читала «Санта-Хрякуса», каждый год фильм смотрю. Нравится, каким образом сказки и фольклор там объединены: есть и сказочные сюжеты о Зубной фее, и абсолютно языческий Крампус-кабан, который обязательно должен на рассвете встать, а то солнце не взойдёт. Это потрясающая работа. А ещё у Пратчетта очень классная ирония. Есть интересный жанр — пастиш, и я бы Пратчетта относила именно к этому жанру. Он сложнее, чем просто ирония. К этому тоже очень хочется прийти, потому что злая ирония, которая ощущается на кончиках пальцев, — это филигранная работа.
— Сейчас вы работаете над четвёртой книгой — завершением арки. Можете поделиться, что в планах?
— После этой арки будет следующая. А может быть, я сделаю перерыв в Ладном мире и всё же выпущу дилогию или рассказ. Непосредственно сейчас я в Ладном мире, но всегда знаю, что буду писать дальше и когда это закончу.
Арина Пырина
